Воспоминания Волохова Валериана Алексеевича

Воспоминания были записаны Игорем Волоховым при жизни Валериана Алексеевича.

Родители и родственники

Я, Волохов Валериан Алексеевич родился 8 сентября 1926 года в городе Рыльске Курской области на улице Бухарина (до революции Никольской, после 1937 г. — Островского) в доме № 22. В доме жили мой отец Волохов Алексей Петрович, мать Волохова (в девичестве Бурая) Анастасия Яковлевна и бабушка (со стороны отца) Анна Петровна Волохова (Вербова).

Мой дед Петр Андреевич Волохов родился (ориентировочно 1860—1862 гг.) в городе Рыльске  Курской губернии в семье небогатого торговца колониальными товарами. У него был брат Николай Андреевич Волохов.

После окончания гимназии П. А. Волохов жил в Санкт-Петербурге, где закончил дворянский институт и около 1880 г. начал работать в бухгалтерии торговой фирмы «Русь», позже он стал главным бухгалтером этой фирмы и, в конце концов, руководителем фирмы.

Торговая фирма «Русь» вела торговые операции с зарубежными партнерами и торговала традиционными российскими товарами: лен, пенька, смола хвойных деревьев, мед, пчелиный воск, древесный уголь, пшеница и рожь.

Жена деда (бабушка отца) Анна Петровна Вербова (примерно 1863—1865 г.р.) была из крестьянской семьи села Снагость Рыльского уезда Курской губернии. Её отец был главным садовником у местного помещика. Помещик содержал фруктовые сады и был поставщиком императорского двора. У помещика была дочь, которая дружила с Анной. У дочери помещика была гувернантка, которая учила и дочь помещика и Анну разным наукам и французскому языку. В 14 лет дочь помещика и Анна были отправлены в Санкт-Петербург на обучение в Смольный институт благородных девиц? (предположительно это был частный пансион, в списке смолянок А. П. Вербовой нет). Окончили они его предположительно в 1882 году. В этом же году Анна познакомилась на каком-то светском мероприятии с Петром Андреевичем Волоховым. Вскоре они сыграли свадьбу (предположительно 1883 год, дата на семейной реликвии — серебряная чарка), приданное за Анной дал помещик, так как он считал её своей второй дочерью.

У деда была большая семья: четыре дочери Екатерина (1887 г.р.), Лидия (1890 г.р.), Софья (1893 г.р), Мария (1895 г.р.) и два сына Алексей (1897 г.р.) (мой отец) и Валериан (1900 г.р.) самый младший (все даты рождения, кроме Алексея Петровича, — предположительные).

Орден Святого Станислава 3 степени предположительно времен Николая II (источник)

Дед был заслуженным человеком и получил от Николая II орден Святого Станислава 3 степени и личное дворянство, то есть без права передачи по наследству.

Анна Петровна была красивой статной дамой с благородными манерами. На деньги полученные к свадьбе она открыла в Санкт-Петербурге салон модной французской одежды, как готовой, так и на шитьё женского белья под заказ.

Заказов было много на месяцы вперед, фирма процветала и приносила прибыль. Ткани для шитья покупали в Голландии, Франции и Англии.

Жили Волоховы на Мойке в съёмной квартире (снимали один этаж полностью).

Петр Андреевич был человеком умным и дальновидным. Когда началась Первая Мировая война он стал заниматься поставками продовольствия для русской армии и хорошо знал положение на фронтах и в армии. К 1917 году стало ясно, что будет революция и необходимо предпринять какие-то действия, чтобы уберечь семью от будущих бед.

Еще до Февральской революции 1917 г. Петр Андреевич поехал на родину в Рыльск и купил там усадьбу. Усадьба состояла из 1 гектара земли, двухэтажного дома, одноэтажного пристроя (флигель), служебных и складских помещений. Стены двухэтажного жилого дома были рубленые из дерева и обложены снаружи кирпичом. Во флигеле также были жилые помещения, которые сдавались квартирантам.

Рыльск — один из древнейших городов России. Впервые Рыльск упоминается в летописи, повествующей о походе князя Юрия Долгорукого на Чернигов в 1152 году. Таким образом, Рыльск не намного младше Москвы. Этот город колыбель семьи Волоховых.

После покупки усадьбы дед вернулся в Санкт-Петербург к семье. Накануне Февральской революции дед нанял товарный вагон, загрузил в него мебель и прочие пожитки семьи и отправил всех в Рыльск (на станцию Коренево, а оттуда по местной ветке до Рыльска). Сам же с сыном Валерианом (который к тому времени был юнкером пажеского корпуса ?) остался в Санкт-Петербурге руководить фирмой. Все друзья и знакомые деда рассчитывали, что смута быстро закончится и опять будет порядок и мир. Но начался голод, эпидемия тифа и затем Гражданская война.

В начале 1918 г. дед заболел и умер от тифа, об этом сообщил его брат Николай Андреевич. Анна Петровна хотела ехать в Санкт-Петербург, но разруха и полный коллапс железных дорог в России не позволили этого сделать. В Санкт-Петербурге оставался её сын Валериан, ему ещё не было 17 лет (?).

Всех юнкеров, в том числе и Валериана,  погрузили в эшелоны и вывезли в Крым. После эвакуации белогвардейских войск из Крыма в ноябре 1920 года Валериан эмигрировал в Болгарию, тогда ему было не более 20 лет.

Из списка офицеров ВСЮР покинувших территорию России в 1920 г. из Крыма с войсками Врангеля

Волохов Валериан Петрович. Поручик. В Донской армии. Орд. Св. Владимира 4 ст. 8 мар. 1919, 1920 сотник в 3-м Донском казачьем Калединовском полку. Подъесаул технических войск. В эмиграции на 1922 г. в Болгарии. /14–85,88,121; 652–12 (предположительно младший брат деда)

Волохов Владимир Николаевич. Инженер-механик флота. Во ВСЮР и Русской Армии в Черноморском флоте до эвакуации Крыма. Мичман (12 мая 1920). На 25 марта 1921 в составе русской эскадры в Бизерте, до ноября 1921 на ледоколе «Джигит», декабрь 1921 в лагере Сен-Жан, собирался ехать в Болгарию. В эмиграции в Марокко, 1921–1923 член Союза русских инженеров. /4–87; 488; 495; 677 (предположительно сын Николая Андреевича Волохова, двоюродный брат отца).

Ему пришлось поскитаться по свету и в конце концов он обосновался в США на юге, где работал надсмотрщиком над неграми на хлопковых плантациях. Позже, во времена НЭПа в Советской России (1921—1931 гг.), когда были открыты  магазины Торгсин, он присылал доллары для матери. На них семья Волоховых приобретала продукты в Торгсине. Анна Петровна рассказывала, что долларов она не видела, на ту сумму, которую присылал Валериан сразу выдавали, муку, крупу, сахар, консервы и одежду.

Отец (Алексей Петрович) от холода и голода заболел (простуда, воспаление легких, впоследствии туберкулез, лечил его доктор Бакитько — о нем ниже). Его лечили домашними средствами (травы, барсучий жир).

Так как он был грамотным человеком с хорошим почерком  ему удалось устроится в городскую управу Рыльска. Работал он за продпаек.

После Гражданской войны начался НЭП арендатор Яковлев открыл на территории усадьбы (в кирпичном сарае)  частную фирму по переработке молока в масло, творог и сыр. Старшая сестра Екатерина Петровна вышла замуж за Яковлева (см. фото Е.П. Волоховой (Яковлевой), её Мужа Павла Яковлевича Яковлева и Марии Петровны Волоховой, г. Рыльск, 1928 г. 1 августа).

Дело у Яковлева процветало, он был грамотным человеком с экономическим образованием. Он скупал молоко в соседних деревнях и на своем маленьком масслосырзаводе перерабатывал его в молочные продукты, которые продавал жителям Рыльска. 50% прибыли сдавал в виде налога государству, кроме этого все местное начальство приходило к нему и брало без оплаты всё что хотело. Когда в начале 30-х годов НЭП закончился фирма Яковлева была закрыта и реквизирована государством. Отец работал в райисполкоме и знал о будущих репрессиях. Поэтому он помог Яковлеву сохранить часть оборудования маслосырзавода (шведскую маслобойку и сепаратор, мерники, формы и т.п.).

Яковлева арестовали и вместе с беременной женой Екатериной Петровной и выслали в Архангельскую губернию. Вмести с ними уехала сестра Мария Петровна Волохова (фото М.П. Волоховой 1934 г).

Лидия Петровна Волохова была замужем за Дмитрием Федоровичем (фамилия?).

Отца, как сына дворянина, понизили в должности, но из-за его болезни в Сибирь не выслали, а оставили по протекции председателя при райисполкоме как грамотного специалиста. Назначили его заведующим общим отделом райисполкома.

Семье стало трудно жить корову пришлось продать, так как не было сена для кормов. Лошадь и бричку отобрали и передали в райисполком для нужд председателя. Но отец продолжал ей пользоваться, так как в его обязанности входил контроль за посевными площадями во всем Рыльском районе. В это время у него землемером и учетчиком работал его друг Полянский Вениамин Дмитриевич.

Председателем Рыльского райисполкома поставили Бородина, человека малограмотного, но зато члена ВКПб. Кому-то надо было писать отчеты в Курский облисполком, Бородин сам не справлялся и поэтому все бумаги за него оформлял отец. Бородина хвалили за грамотные отчеты, а он покровительствовал отцу.

В конце 1925 года к Рыльскому району присоединили Путивльскую волость. Отцу пришлось ездить в Путивль для контроля за посевными площадями. Там на хуторе Кардаши (7 км западнее Путивля на окраине Спадщанского леса, поселение существует до сих пор) он познакомился с Анастасией Яковлевной Бурой.

Хутор Кардаши был образован во времена столыпинской реформы на отрубах. Хозяином был местный урядник Яков Бурый, человек образованный и деловой, в советские времена таких называли кулаками. Анастасия Яковлевна бала дочерью Якова и местной крестьянки Ефросиньи Степановны. В семье Бурых было три дочери: Екатерина, Мария и Анастасия и младший сын Михаил.

В начале 1926 года отец женился на Анастасии Яковлевне Бурой, а 8 сентября 1926 года появился я.

Детство

Роды принимал доктор Бакитько, который еще до революции учился в Англии в Оксфордском университете (по другим сведениям в Харьковском университете). В 1884 году он приехал в Рыльск, да так там и остался. У него была небольшая усадьба на берегу реки Сейм в черте г. Рыльска. Сын старшего Бакитько, тоже стал врачом и имел практику в Коренево. Врачей из семьи Бакитько в городе очень уважали и даже боготворили. После революции новая власть землю у них отобрала, но дом им оставили. Они лечили всех и бедных и богатых и бесплатно, лекарства делали сами и частично покупали на деньги, которые им выделял райисполком. Старший Быкитько был хорошо знаком с бабушкой Анной Петровной и с отцом и лечил его сначала от воспаления легких, а затем от туберкулеза.

Младшего Бакитько очень уважали как специалиста высокого класса. Он был хирургом и работал на постоянной основе в Кореневской больнице. Его даже приглашали в Москву на высокие должности, но он отказался и правильно сделал. В последствии все московские врачи, которые учились до революции за границей были объявлены врагами народа и репрессированы.

Крестным отцом у меня был друг отца Юрий Поляков — художник пейзажист и портретист, рисовал портреты на заказ.

Моё раннее детство прошло на территории отцовской усадьбы, там были сад и огород размером в 10 соток. На улицу меня не пускали, хотя никакого движения транспорта на прилегающих улицах не было. Я был под постоянным контролем бабушки Анны Петровны (см. фото 1930 г).

Только когда я пошел в школу я впервые познакомился со своими ровесниками и вступил в наш «уличный союз». Отец хорошо подготовил меня к школьным занятиям. Я умел и читать и писать. Поэтому в начальной школе шалил на уроках и не давал свои одноклассникам усваивать материал. Учительница Мария Порфирьевна часто призывала меня к порядку, а иногда ставила в угол на целый урок. Учился я успешно, все оценки были на «отлично».

Летние каникулы я проводил со своими друзьями и одноклассниками на речке Рыло, которая протекала через Рыльск (по всей видимости она и дала название городу).

Река была чистая и в ней водилось масса мелкой рыбы (караси, лини, пескари, уклейки и т.п.). Обычно я ловил по утру небольшое ведерко рыбы и мне её жарила моя бабушка со стороны матери Ефросинья Степановна Бурая. Она приезжала из Кардашей на лето, чтобы смотреть за мной.

Я был весьма непоседливым ребенком и часто сбегал из под присмотра бабушки. Поэтому она меня все время «эксплуатировала». Давала мешок и серп и отправляла на луг нарезать для свиньи корма, верхушек травы «шир».

Чтобы я не лез в глубокую и опасную реку Сейм отец сделал мне подсак для ловли рыбы в реке Рыло. Иногда мне везло и я приносил домой хороший улов линей и карасей (4—5 кг). Рыбу обычно жарили на ужин.

Мои рыболовные снасти и сноровка сделали меня авторитетом и предводителем мальчишеской вольницы на нашей улице.

Ближе к осени ходили в лес за грибами, собирали боровики, маслята, лисички, все это шло в общий котел семьи. Собирали яблоки и груши в саду. Ходили в лес за дикими грушами, собирали их уже после опадения листвы, выкапывали из груд опавших листьев, дома резали сушили в печи на зиму. Устраивали с друзьями пикники в лесу на природе. Отец хорошо играл на скрипке и на гитаре. (см. 1938 г. 3 фото на пикнике).

Все пацаны ждали зимы. Зимой река Сейм замерзала и разливалась по окрестным лугам, превращаясь в сплошной ледяной каток. Катание на коньках по замерзшей реке было самым замечательным зимним удовольствием. Коньки делали из дерева, а полозья из металла.

Желание развлекаться было таким непреодолимым, что иногда поздней осенью кто-нибудь проваливался в холодную воду либо на санках либо на коньках через непрочный лед на Сейме. Когда приходил домой по пояс мокрый мне доставалась взбучка от отца. В назидание отбирались металлические коньки снегурки полученные в подарок от тети Лиды из Риги (см. фото Лидии Петровны Волоховой 1931 г. на Рижском взморье).

Но мы не очень горевали, и как только выпадал снег толщиной 20—30 см отправлялись на Ерусалимские Горы кататься на санках и лыжах. Съезжаешь с самой высокой горы на гору поменьше, потом с этой горы на следующую, которая еще меньше и потом до самого леса и возвращаться домой. Никто не рисковал съехать так за день два раза, потому что очень уставали ноги и можно было попасть в аварию с лыжами (поломать их).

Так проходила зима, наступала весна, а за ней лето. Опять наступали летние каникулы, а с ними рыбалка и лесная охота. В лес ходили по грибы и по  ягоды, доходили до деревни Капыстичи. Обратно в Рыльск шли пешком, если повезет ехали на попутной телеге до реки Рыло.

Таким было счастливое свободное беззаботное детство.

Так прошло шесть лет.

В седьмом классе от нас стали по серьезному требовать соблюдение школьных правил, подтянули дисциплину. В школе ввели военное дело, все мальчики проходили строевую подготовку и маршировали по площади, а девочки изучали санитарное дело, появился учебник по военному делу. В школе изучали один иностранный язык — немецкий. Я неплохо знал этот язык. Мой дядя, муж моей тети Софьи Петровны, Аугуст Юлианович Фельдман был эстонец, служил в Красной Армии и на тот момент был майором (см. фото 1935 г. и послевоенное фото). Он приезжал к нам и разговаривал со мной по немецки. Он говорил, что знание немецкого языка мне в жизни пригодится.

Прошло некоторое время и дядя перешел на казарменное положение (по всей видимости это 1939—1940 гг.). В городе ввели светомаскировку. Из старших школьников организовали добровольную дружину ПВО. Мы ходили ночью по улицам и следили, чтобы окна домов были занавешены и шторы не пропускали света. В г. Рыльске расквартировали стрелковый полк.

В школе проводили стрелковые учения, я участвовал в соревнованиях на меткость стрельбы и получил значок «Ворошиловский стрелок». По немецкому языку у меня были только отличные отметки.

Война

Пришел новый 1941 год, 31 декабря 1940 года уже было разрешено ставить в доме елки и украшать их, но никто особенно этому на радовался все как-то приуныли.

21 июня 1941 года в школе был торжественный выпускной вечер, были накрыты столы пили сок, морсы, ситро и даже шампанское по 50 грамм на брата. Вечером, около 4 часов, все собрались и вместе с учителями пошли в село Капыстичи помочь с уборкой сена, проработали там до темна и остались ночевать в сене. Мне было 14,5 лет.

22 июня в 6 утра из Рыльска прискакал вестовой с приказом срочно всем  вернуться в город. По дороге нас нагнали две подводы с мужиками, они сказали, что едут в военкомат, что началась война, но с кем так и не объяснили.

Мы шли пешком и пели песню «Если завтра война, если завтра в поход, будь к походу сегодня готов. Разобьём мы врага, малой кровью могучим ударом».

Наша группа разбилась на две части. Одни говорили, что началась война с немцами, другая что с финнами. Вторые говорили, что у СССР договор с Германией о ненападении и войны с немцами не может быть. Днем нас, парней выпускников, собрали в школе, но толком ничего не сказали и распустили по домам.

Дома застал плачущую мать. Она мне рассказала, что отца ещё ночью вызвали в военкомат, так как он был их внештатным сотрудником по мобилизации. Пред уходом сказал матери, чтобы она готовилась  к худшему.

На следующий день и мне принесли повестку в военкомат. В этот же день все собрались у здания военкомата. Отец вышел на крыльцо и объявил, что создаются два отряда. Один истребительный под командованием лейтенанта и другой противопожарный для тушения пожаров в городе. Все мальчики рвались в истребительный отряд, но лейтенанту необходимо было только 10 человек и он сам лично отобрал их. Остальные были зачислены в пожарную команду, куда попал и я. Для комплектации пожарной команды из воинской части пригнали пожарную машину, прикомандировали к ней шофера, начальника команды и двух начальников отделений из старослужащих непригодных к строевой службы по возрасту.

На следующий день пожарная команда отправилась к реке Рыло для учебных занятий. Старые пожарные учили нас молокососов раскатывать пожарные рукава, присоединять их к насосу и к брандспойту. Струя из брандспойта была настолько сильной, что нас валило с ног. С учебных занятий мы приходили мокрые с ног до головы. Хорошо, что было лето и мы быстро высыхали.

Скоро пришлось испытать наши навыки на практике. Пришлось тушить загоревшийся сарай. Пожар мы потушили. Правда все вымазались в саже и промокли. Рубашки зияли прогорелыми дырами, хотя все мы были одеты в пожарные брезентовые куртки.

4 октября 1941 г.  мы как всегда пришли на «работу», но увидели, что двери в пожарном депо распахнуты и нашей машины нет. Сторож сказал, что накануне, поздно вечером, пришел приказ и пожарную машину забрали в Курск для тушения пожаров после бомбежки.

Через день 5 октября в Рыльск вошли немцы. Наши части без боя отступили за реку Сейм.

Оккупация  Рыльска

Замаскированные немецкие танки Pz. Kpfw III на Соборной площади г. Рыльска. Справа видно здание Торгово-экономического техникума, где училась А. Я. Волохова. На переднем плане раненный венгерский офицер. Фото 1941 г.

Советские войска взорвали мосты через реку Рыло, до этого немцы разбомбили мосты через Сейм. Советские войска отступали на Льгов через село Семеново, где был сахарный завод и деревянный мост через реку Сейм. Этот мост тоже взорвали при отступлении.

Первое время немцы никак не выдавали своего присутствия в городе. Потом объявили о введении комендантского часа и запретили ходить вечером по улицам. Начали развешивать свои объявления и приказы, в приказах говорилось о запрещениях определенных действий, наказание расстрел на месте. Город притих в ожидании нового порядка.

В начале ноября 1941 года немцы обнародовали в Рыльском уезде приказы немецкого командования следующего содержания:

ГАКО ф. 60с. оп.1, д.1, л.25

1. Партийные и советские работники должны зарегистрироваться в немецкой комендатуре.

2. Все, кто знает о том, где скрываются партийные и советские работники, обязаны донести в комендатуру; за сокрытие – смертная казнь.

3. Кто сообщит о местонахождении партизан, тому за голову каждого партизана будет выплачено 100 рублей. За укрытие – смертная казнь.

Приказы издавались часто, как местной комендатурой, начальником полиции, так и командующим немецко-фашистскими войсками.

Для восстановления порядка и безопасности на занятой немецкими военными властями территории приказываю:

1. Населению деревень строго запрещается всякое хождение вне границ населенных пунктов без сопровождения германского солдата.

2. С наступлением темноты до рассвета воспрещается оставлять свои дома всему населению.

3. Каждый гражданин обоего пола, начиная с 12 лет должен регистрироваться в списке у немецкой комендатуры.

4. Оружие всякого рода, боеприпасы и взрывчатые вещества должны быть сданы в местную комендатуру.

5. Кто этому распоряжению не подчинится, будет арестован и наказан по военному суду.

Командующий немецкими войсками. ГАКО ф. 60с. оп.1, д.1, л.26.

В 1942 году многие указы, касающиеся передвижения граждан потеряли силу. Люди могли свободно ходить до сумерек в городе. Для передвижения из города в волость в комендатуре брали специальный документ.

Во время оккупации возникала проблема в отсутствии соли, которая стоила 150 рублей стакан, порой люди шли в соседние волости для ее покупки.

Во время оккупации улицам города вернули старые, дореволюционные названия. В городе был установлен строгий порядок по учету населения. Была проведена паспортизация. Составлены списки лиц, проживающих до 22 июня 1941 года, а также лиц, прибывших в город после 23 июня 1941 года. На особый учет были поставлены коммунисты, комсомольцы, красноармейцы, иностранцы и евреи.

Немцы действовали руками предателей. Начали с того что стали «выбирать» старост улиц, если улица была очень длинной её делили на 2 или 3 части. Так на улице Островского, где мы жили,  выбрали старостой человека, который бежал из под конвоя при пересылке в Сибирь. До войны его арестовали за распространение антисоветской пропаганды. Начал он с того что провел полную перепись населения улицы. Он доложил коменданту города, что на его улице живет человек больной туберкулезом. Немцы очень боялись этой болезни и старались не вступать в контакт с такими больными. Поэтому, как только им стало известно о болезни отца, к нам явился немецкий военный врач и освидетельствовал отца. Он подтвердил что тот болен туберкулезом. После этого на калитке нашего дома появилась табличка на немецком языке. Так как я неплохо владел немецким языком я прочел надпись. Там говорилось, что в этом доме находится человек больной туберкулезом и немецким военнослужащим категорически запрещается заходить в этот дом под страхом немедленной отправки на фронт.

Во второй половине октября 1941 г. на всех улицах было расклеено объявление от имени городской комендатуры с требованием ко всем проживающим в городе возрастом от 1925 г.р. и старше явится на городскую биржу труда.

Немцы организовали полицию из местных жителей, причем набирали её из молодых людей под угрозой либо  немедленное поступление в полицию, либо угон в Германию на принудительные работы. Начальника полиции вызвали в местное отделение Гестапо и принудили под угрозами написать заявления от имени двоих его сыновей о том, что они якобы добровольно пожелали ехать на работу в Германию. Это была своеобразная реклама для местного населения, все это было растиражировано в городской газете.

В это время житьё наше было такое, я спал на чердаке и очень редко оттуда высовывался на улицу, к отцу мать меня не пускала.

Немцы к нам не ходили, поэтому наши куры были при нас. В конце концов всех кур мы съели сами и отца подкормили.

Старший по улице записал меня на биржу труда, хотя я ещё был мал по годам. Меня отправили работать на электростанцию подвозить на тачке уголь к котельной и вывозить оттуда золу.

Однажды мать встретила на рынке своего старого знакомого главного инженера по учебному хозяйству сельскохозяйственного техникума. Вместе они решили устроить меня в ремонтную мастерскую учеником. Меня взяли учеником жестянщика. Там я научился сам делать ведра. После меня перевели в помощники машиниста дизеля, который работал на нефти. Работа очень тяжелая, чтобы завести дизель необходимо было нагреть паяльной лампой головку цилиндра для впрыска нефти в блок цилиндров, а затем раскрутить тяжелый маховик движка. Это была тяжелая и грязная работа, но в Германию я не поехал.

Главный инженер, который устроил меня в мастерскую, вскоре стал начальником мастерских. Он хорошо знал немецкий язык, я тоже был знаком с этим языком. Поэтому меня привлекли к ремонтным работам на немецкой технике. Я обслуживал легковые машины. Моей задачей было отмыть машину от грязи и закатить её на смотровую яму. Далее появлялся мой мастер. Это был нестроевой «одноглазый» Гришка слесарь. Он оценивал степень необходимого ремонта автомобиля.

Самое главное было в том, что я получил официальный документ «аус вайс» на двух языках, немецком и русском. Документ позволял мне в течение всей оккупации Рыльска без риска быть арестованным находится на улице города до восьми часов вечера (до комендантского часа).

За работу денег на платили, но выдавали продовольственный паек на неделю, отъестся не отъешься, но с голоду не помрешь.

Гришка Одноглазый часто ругал Сталина и немцев за то что они хотят всех русских сделать рабами. Я был очень внимательным и наблюдательным пацаном, совал свой нос во все дырки, куда и не надо бы соваться. По территории мастерской постоянно ходил немец с винтовкой и следил за порядком на рабочих местах. К Гришке постоянно приходили какой-то мужик в лаптях и о чем-то вел с ним разговоры. Когда он приходил Гришка вручал мне ведро и отправлял на колонку за водой, колонка была на улице, достаточно далеко от мастерской. Пока я ходил туда сюда с ведром мужик как правило уже уходил. Я приметил, что мужик все время приходит в новых лаптях, я сказал об этом Гришке. В следующий раз, когда появился этот мужик, он был в старых лаптях, а Гришка похлопал меня по спине и назвал «конспиратором».

Каждый раз, когда я ходил на колонку за водой  немец с винтовкой заглядывал в ведро и приговаривал «вассер гут ком ком». Так прошел страшный для нашей семьи  и для всей страны 1942 год (в этом году умер от туберкулеза мой отец).

Немецкая военная часть, которая занимала помещения бывшей конторы «Союзплодовощ», начала собираться в дорогу, выкатывали машины, заправляли  их бензином. Я пошел на улицу в уборную и на обратном пути встретил того самого немца из мастерской и спросил его «нах хаузе?». Он замотал головой и сказал «партизанен капут». Я побежал к Гришке, который жил в полуподвале здания конторы мастерских. Увидев меня, Гришка очень удивился, так как до начала работы был ещё целый час. Я рассказал ему о встрече с немцем и передал его слова насчет партизан. Гришка быстро оделся и пошел наверх в контору. Через десять минут во двор мастерских вышел начальник и велел срочно подготовить грузовую машину для поездки за дровами в деревню Ивановское. На машине работал шофером «дезертир» из Красной Армии Иван Богачев, его в мастерские направили из Гестапо и поэтому все в мастерских знали, что этот человек «провокатор». Я обычно сопровождал эту машину за дровами в качестве грузчика. Машина была газогенераторная и её постоянно надо было «кормить» древесными брикетами. Но в этот раз Гришка отвесил мне увесистый подзатыльник и сказал: «Ведра опять пустые, где вода?», а начальник строго добавил «Марш на работу». Гришке приказал, чтобы машина генерала к вечеру была готова, если он не хочет расстаться с жизнью.

В кабину машины сели Иван Богачев на место шофера и рядом с ним другой рабочий по имени Алексей. Алексей был здоровым парнем, но с придурью, поэтому его не взяли в армию. Машину завели и она отправилась в лес за дровами.

Ночью воинская часть, которая стояла на территории конторы «Союзплодовощ», ушла. Я как всегда совал нос не в свои дела. Меня потянуло на двор конторы «Союзплодовощ» посмотреть не оставили ли немцы чего интересного, но кроме старой шинельки и рваного мундира ничего не нашел.

В впритык к нашему забору находилась яма для гашения извести, мать иногда посылала меня набрать там известки для побелки стен. Я заглянул в яму и увидел, что с самого края лежит патрон от немецкой винтовки, а сама яма завалена прелой соломой. Любопытство взяло верх и я стал разрывать гнилую солому. В углу яма под соломой была доверху заполнена патронами, гранатами и минами как немецкого происхождения так и советского производства. Взяв один немецкий патрон и один патрон советского производства я засунул их в свои разбитые ботинки за отвороты и отправился на работу. Пока добрался до мастерских меня дважды останавливали немецкие полевых жандармы и проверяли мой «аус вайс».

Только я появился в нашей мастерской как на меня набросился Гришка стал ругать за безделье, а сам приложил палец к губам. Сунул мне два ведра и послал к уличной колонке за водой. На обратном пути меня у ворот встретил немец с винтовкой сказал «Хальт», сунул нос в ведра, воду вылил и внимательно осмотрел ведра. Пришлось снова идти за водой. Второй раз опять немец встретил меня у входа в мастерскую, я ему говорю «вассер гут», он на меня ноль внимания. Я прошел на территорию мастерских и вновь попал в руки Гришки. Поставил меня в помещении у верстака и потребовал отчета как на духу, что где видел, почему у меня глаза горят и рожа такая довольная.

Я ему отдал оба патрона и рассказал где их нашел. Он выругал меня и напомнил, что за хранение оружия и боеприпасов немцы расстреливают на месте. Он приказал мне сидеть в мастерских тихо и никуда не выходить, а сам куда-то ушел. Я подсматривал за ним через щель в стене. Он шел как бы по делам с какой-то бумажкой в контору мастерских, зашел внутрь, но скоро вышел и направился ко мне. Первый его вопрос был — рассказывал ли я ещё кому-нибудь про свою находку. Я ответил, что нет. Потом он попросил нарисовать гвоздем на земле расположение ямы и как туда попасть незаметно. Я это сделал. Гришка ушел опять в контору и через некоторое время вернулся с пачкой немецких сигарет. Сказал, что генералу понравилась быстрота нашей работы по ремонту машины. Я не курил никогда и эта пачка сигарет отправилась вместе со мной на базар, где я её обменял на краюху хлеба.

Когда я поздно вечером явился домой с хлебом мать меня даже не похвалила, сказала «Где ты шляешься ?», оказывается немцы перенесли начало комендантского часа с восьми вечера на семь.

На следующий день я встретился с Гришкой в мастерской. Он сказал, что я все наврал, нет в той яме никаких патронов и гранат и вообще я фантазер и выдумщик. Немцы не дураки, они не будут просто так оставлять патроны и гранаты в яме. Потом он меня отругал, что плохо мою машины и послал за водой. Опять ко мне приставал немец с винтовкой. Пришлось ходить за водой повторно.

Грузовая машина, которую послали за дровами не вернулась. Прошел слух, что Ивана и Алексея «убили» партизаны. Потом сгоревшую машину нашли в лесу.

Жизнь в Рыльске в это время мало чем отличалась от жизни других оккупированных городов. И все же здесь было спокойнее, так как город не имел тяжелой промышленности и был удален от железнодорожных магистралей. После того как немцам под Москвой наваляли по первое число и после Сталинграда немцы озверели, Гестапо свирепствовало людей иногда хватали прямо на улице и они исчезали бесследно. Много молодых людей угнали в Германию на принудительные работы. Очень интересно как народ узнавал о том, что происходит на фронте. Главным источником информации был базар. На базаре торговали всем чем только можно. Но торговля была странная без денег. Официально в ходу были немецкие марки и советские рубли. За 1 немецкую марку давали 100 советских рублей. В годы оккупации в Рыльске был открыт Сельскохозяйственный банк. И немецкое командование вынесло постановление, что гражданам, не имеющим патентов на торговлю, кустарное производство и т.п. запрещается иметь денег на руках не более 2000 рублей. Все денежные средства сверх 2000 рублей граждане обязаны сдавать на хранение Сельскохозяйственный банк. Неисполнение этого карается денежным штрафом до 5000 рублей или тюремным заключением до трех месяцев. Но на базаре редко у кого были деньги в основном шла меновая торговля.

Интересная история произошла в начале 1942 года. На базар явился старый хромой продавец меда , воска и других пчелиных продуктов. Был он сед с бородкой клинышком и разговаривал характерным украинским говорком. Поторговав и пообщавшись с местным населением он до начала комендантского часа с рынка исчез. Позже знающие люди говорили: «Кто на базаре бывал и мед покупал, тот и деда видал». Это был сам Сидор Артемьевич Ковпак  (партизанская кличка «Дед») легендарный командир легендарного партизанского отряда из Спадщанского леса. Интересный факт — хутор Кардаши, родина семьи Бурых, находится на самой окраине Спадщанского леса.

В начале 1943 года фронт начал приближаться к Курску (г. Курск освободили от немцев 8—9 февраля 1943 г). В городе прибавилось немецких солдат в полевой форме. Комендант города издал приказ о выселении всех мирных жителей. Кто не уйдет из города в течение 3 дней будут расстреляны как русские шпионы.

Я по прежнему ходил на работу в мастерские. Однажды я сказал Гришке, что нас матерью (отец к тому времени уже умер от туберкулеза) выгоняют из города. Он спросил меня куда мы намерены идти. Я сказал, что у нас есть родственники в Путивле (это примерно 12 км по прямой на юго-запад от Рыльска). Гришка объяснил мне, что мастерские закрывают. В середине рабочего дня Гришка пришел в мастерские принес мне большую буханку черного хлеба и шмат сала на 1,5 кг не меньше. Сказал, что это нам с матерью от начальника. Поблагодарил меня на работу и подмигнув сказал: «Ну ты понял за какую работу». Я сразу понял, что мои сведения про патроны и гранаты в яме помогли партизанам. Тогда момент для изъятия из ямы был выбран очень удачно накануне было морозно, но снега не было, а ночью выпал снег и скрыл все следы.

Гришка предупредил нас, чтобы мы не ходили в большое село Щекино (по дороге в Путивль) там стоит немецкий гарнизон и все вокруг охраняется жандармами. Он послал нас на хутор Барковка, где жили его сестра и свекровь. Просил передать им привет и наказал жить там до весны 1943 года пока не высохнет земля, а потом уже двигаться дальше к Путивлю.

Мы так и сделали. Добравшись до хутора Барковка нашли дом сестры Гришки, передали от него привет. О нас уже знали приняли очень радушно. У них и еще у некоторых соседей по хутору были коровы. Меня и сына сестры Гришки наняли в пастухи, мы пасли коров с весны 1943 года. Коровы на хутор не приходили, мы построили шалаш в овраге там и жили при коровах. Хозяева коров приходили в овраг каждый день и доили коров. Нам доставалось по кружке молока от каждой коровы, иногда мать доставала (выменивала) хлеба и сала. Вот и весь наш рацион, остальное под ногами и над головой, щавель, дикий лук, ягоды, грибы, дикие яблоки и груши.

Ближайший немецкий гарнизон был в Щекино там стоял немецкий госпиталь. Иногда немцы приходили на хутор и меняли продукты из госпиталя на молоко для раненых. Но вообще они редко выходили за границы поселка. Боялись партизан. А партизаны в лесах были, рядом Спадщанские леса, куда немцы боялись даже приближаться, так напугал их Ковпак. Я сам видел, как к хозяйке кто-то приходил ночью и она тихо разговаривала с этим человеком на улице.

Каждый день один из нас дежурил на краю оврага с бабушкиным театральным биноклем. Мы внимательно наблюдали за тем, что происходит на хуторе и в случае какой-либо тревоги угоняли коров из оврага в лес на приметную полянку.

Сборы в дорогу начали ближе к маю 1943 года. По наводке Гришки ещё в Рыльске он подсказал мне, где на хуторе Барковка можно найти детали для ручной тележки. Дело в том, что Гришка Одноглазый до войны работал в местной МТС слесарем и знал каждый механизм в своем хозяйстве. Он знал, что с лета 1941 года на поле стоит брошенный комбайн, в котором есть ось с подшипниками качения. Он же подсказал, где спрятан его инструмент. Я воспользовался его инструментом снял с брошенного комбайна ось с подшипниками и смастерил на них деревянные колеса и платформу для груза с ручкой. Получилась замечательная легкая на ходу тележка. В неё мы погрузили весь свой скарб и отправились окольными путями в Путивль.

Наш сосед по хутору Барковка уговаривал нас остаться и переждать проход фронта, а потом вернуться в Рыльск. Ехали мы в основном ночами по проселочным дорогам и лесным просекам. А по «шляху» шла на восток неисчислимая немецкая армия. Они двигались к «Курской дуге». Как то раз мы нарушили свой традиционный порядок и двигались весь день, к вечеру подошли к большому селу Ревякино. На околице встретили уходящих из села жителей, они сказали, что в селе бандиты и лучше нам туда не ходить. Мы вернулись в лес и переночевали под открытым небом. На утро пошли проселками в обход Ревякино и к вечеру были уже в Путивле.

В Путивле жила сестра моей матери Мария Яковлевна Подовинникова (Бурая). Муж Марии был начальником погранзаставы и служил в Средней Азии (г. Ташкент) пять лет. Он погиб в бою с басмачами, Мария осталась одна с сыном Георгием на руках. После гибели мужа ещё до войны Мария приехала в родной город Путивль.

На момент нашего прихода в Путивль немцев в городе не было, стояла только охранная рота, собранная из пленных красноармейцев выходцев из Средней Азии. Тетя Мария хорошо знала узбекский язык, наладила контакты с узбеками из охранной роты. Поэтому они нас не трогали, а иногда даже приносили тете Марии хлеб и сахар. После разгрома немцев на Курской дуге Красная армия начала теснить немцев по всему фронту. В начале  сентября фронт приблизился к Путивлю. В городе оставаться было опасно, поэтому мы закрыли дом заколотили ставни на окнах и в полном составе отправились по проселкам и оврагам через Спадщанский лес на родину Бурых хутор Кардаши.

5 сентября Красная Армия взяла Путивль, охранная рота из узбеков побежала не оказав никакого сопротивления. Немцы тоже покинули город. Мы не решились сразу вернуться назад. С возвышенности, где мы находились было видно за рекой Сейм по шляху и по железной дороге уходили на запад немцы. И вдруг над нашими головами пролетели огненные стрелы в сторону немцев. Мы увидели, что со стороны города к возвышенности приближается группа военных в погонах (до 1943 года погон в Красной Армии не было), они взошли на возвышенность и стали наблюдать в бинокли, что происходит за рекой. А там за рекой, где только-что были немецкие обозы разверзся огненный ад.

Старший из советских офицеров улыбнулся и сказал своим сопровождающим: «Хорошо их «Катюши» накрыли. Ну теперь они до Конотопа будут без остановки драпать». Про «Катюши» мы конечно никогда не слышали и на нас с Жорой это событие произвело неизгладимое впечатление. Нам офицер сказал: «Возвращайтесь в город немцев там больше нет».

Мы отправились обратно в Путивль и по дороге увидели в овраге чью-то убитую осколками снаряда корову. Володя (второй муж тети Марии) пошел в город, собрал родственников и знакомых с улицы Буденного, где мы жили, и они пошли разделывать убитую корову. Мама мясо коровы засолила и на ближайшее время наша семья была обеспечена пропитанием.

Война на Западном фронте

6 сентября комендант города Путивля издал приказ о призыве на службу в Красную Армию все мужчин в возрасте от 17 до 50 лет. 8 сентября мне исполнилось 17 лет и я подпадал под призыв. Мне надлежало явится на сборный пункт имея при себе теплую одежду, непромокаемую обувь, ложку, кружку, котелок и запас пищи на 3 дня.

Мясо той самой убитой коровы помогло собрать меня в дорогу, мне на сушили сухарей и всю нашу команду призывников отправили в Глуховские лагеря.

В лагере нас переписали, разделили по возрастом и командам, расселили по шалашам кое-как собранных из сучьев и веток. Ночью пошел дождь и шалаши нас от него не защитили, утром пришлось сушить одежду на солнышке благо было ещё по летнему тепло.

После того как мы немного обсохли нас построили и начались занятия с новобранцами. В течение четырех дней учились ходить строем, правильно выполнять команды командира, различать звания и рода войск по погонам  и другим премудростям воинской службы. На четвертый день прибыла походная кухня и нас накормили горячим обедом и хлебом.

В тот же день всю нашу группу разделили по степени образованности. Из всей группы нашлось только 5 человек, которые кончили до войны семь классов. В эту группу входил и я. Потом появился незнакомый капитан и забрал всю нашу группу. Вместе с ним мы покинули Глуховские лагеря и больше туда не возвращались.

Оказалось этот капитан был артиллеристом и нас приписали к артиллерийской батарее, где он был командиром (предположительно лейтенант Жилин Леонид Николаевич, командир батареи 76 мм орудий, 425 артполка 132 стрелковой дивизии, 13 армия, командир генерал-лейтенант Н.П. Пухов). Батарея располагалась на месте сожженной немцами деревни. Всю нашу группу разобрали по расчетам орудий, по одному человеку в каждый расчет. Пушки были старые трехдюймовки и судя по состоянию лафетов и орудийных щитов уже не мало успели повоевать.

На следующий день мы уже в составе расчетов стали обучаться артиллерийским премудростям: учились заряжать орудие, готовить снаряды к заряжанию, наводить орудие через панорамный прицел на цель. Занятия продолжались недолго, уже на следующий день батарею подняли по тревоге. Пригнали лошадей (батарея была на конной тяге), впрягли лошадей в пушки и   зарядные ящики. Ездовые вскочили на запряженных коней, всю орудийную прислугу рассадили по лафетам орудий и зарядным ящикам и батарея двинулась на запад.

Ездовые были все дядьки в возрасте, многие служили ещё в первую мировую и участвовали в гражданской войне. Они нас подбадривали, чтобы не вешали носы. Они говорили: «Не смотрите, что пушки вроде как старые, они еще ого-го как послужат. Как всыплем немцам по первое число шрапнелью, узнают, где рака зимуют».

Через сутки прибыли на место боевой дислокации батареи. Нас разместили недалеко от железнодорожной станции Бахмач (это на линии Москва — Киев).

Нам выдали шанцевый инструмент и мы под надзором командиров орудий стали копать орудийные дворики и окопы для орудийной прислуги, а также землянки для хранения боезапаса. Позицию мы оборудовали до вечера, а утром началась боевая работа.

Но выстрелить нашим пушкам пришлось лишь два раза. Я оглох от выстрелов потому, что не знал, что надо открывать рот перед залпом, чтобы ударная волна не повредила ушные перепонки.

После двух залпов была дана команда «Пушки на передок». Опять запрягли лошадей сели на лафеты и через час были уже в Бахмаче. От Бахмача ничего не осталось, одни закопченные печные трубы и какой-то сарай крытый соломой. В этом сарае мы и переночевали. Мы спали так крепко, что даже не слышали, что ночью то, что называлось станцией Бахмач немцы бомбили. Стреляли две наши зенитки и отогнали немецкие самолеты.

Из сводки СОВИНФОРМБЮРО за 9 сентября 1943 г.: На Нежинском направлении наши войска после ожесточённых боёв штурмом овладели городом Бахмач. На подступах к городу и в самом городе в течение двух дней происходили ожесточённые бои. Немцы всеми силами пытались удержать этот важнейший железнодорожный узел. Они непрерывно бросали в контратаки танки и пехоту. Наши войска сломили сопротивление противника, овладели укреплениями, прикрывавшими Бахмач, и устремились в город. Уличные бои, в ходе которых отдельные кварталы по нескольку раз переходили из рук в руки, завершились разгромом немцев и новой победой советских войск. Город и крупный железнодорожный узел Бахмач освобождён от немецко-фашистских захватчиков. Захвачены большие трофеи, в числе которых много складов боеприпасов, танков, орудий и различного военного имущества.

Утром 16 сентября нас покормили завтраком и мы подготовили батарею к дальнейшему преследованию немцев. Но тут появился полковник и отменил приказ о движении на запад. Он сказал, что ночью наши войска взяли город Нежин и нашей батарее приказано двигаться вслед за наступающими войсками через Нежин к Киеву. Поступил приказ выставить боевое охранение и внимательно приглядывать по сторонам дороги при движении батареи. Наши войска наступали так стремительно, что многие немецкие гарнизоны не успели отойти со своими войсками и просто разбежались по окрестным лесам.  Тылы Красной Армии отставали от маршевых рот и ловить немцев было некому.

Наша задача была в целости и сохранности доставить пушки к Днепру, там они потребуются при взятии Киева. Но нам троим новобранцам не было суждено попасть ни в Нежин, ни на переправу через Днепр. И в этом было наше счастье. Все кто туда ушел домой уже не вернулись.

Нас, троих человек новобранцев, окончивших 7 классов полковник забрал с собой в Курск, где находился штаб нашей дивизии. Это уже потом через много лет я узнал, что в конце ноября 1943 года в Тегеране состоялась конференция руководителей трех союзнических держав, И. Сталина (СССР), Т. Рузвельта (США) и У. Черчиля (Великобритания). На этой конференции Сталин под твердил согласие Советского Правительства после окончания войны в Европе помочь союзникам в войне с Японией на Дальнем Востоке. Для этого необходимо было подготовить и обучить войска для войны с Японией. Командование Красной Армии уже в сентябре месяце 1943 года знало о таких планах и начало собирать призывников 1925—1927 гг. рождения для комплектования новых воинских подразделений на Дальнем Востоке.

Так я с тремя своими товарищами попал в команду для отправки на Дальний Восток. Нас разместили недалеко от Курска на станции Рышково в здании школы. Нас никак не могли пристроить к какой-нибудь части, ведь нас надо было поставить на пищевое и вещевое довольствие, кормить, одевать. Поэтому всех местных решили на время распустить по домам. Выдали нам справки, чтобы нас не считали дезертирами, ведь военного солдатского обмундирования у нас не было, мы воевали с немцами в гражданской одежде.

Сначала я отправился в Путивль, но матери там уже не было, она вернулась в Рыльск. Я показал справку в местном военкомате и предупредил, что отправляюсь в Рыльск. На базаре нашел грузовую машину, которая ехала в Рыльск и на ней добрался до дому.

В Рыльске я не застал мать дома, но в полуподвале жили квартиранты из сожженных деревень вокруг города и они сказали, что мать пошла в церковь поставить свечку за мое благополучное возвращение.

Наши постояльцы накормили меня картошкой в мундире с солью. Я три дня практически ничего не ел и эта картошка была для меня самой вкусной едой на свете. Потом пришла мама и мы пошли смотреть наш флигель. По всей видимости немцы устроили в нашем доме госпиталь, по всем комнатам валялись окровавленные бинты и шины. Мебели никакой не было, её, по всей видимости, немцы сожгли в печи. Мы выбрали комнату, где в оконных рамах были целые стекла, принесли из соседнего двора сена и устроились на ночлег.

Утром занялись обустройством быта, нашли керосиновую лампу без стекла, поправили плиту на кухне, запаслись дровами.

Я отправился в городской военкомат и сдал свою справку майору. Майор спросил получил ли я продаттестат, я отдал ему эту бумагу и он временно устроил меня в штат военкомата. Мне выдали штатное оружие — револьвер системы Наган с семью патронами. По продаттестату мне выдали продукты: американские мясные консервы, хлеб, крупу и сахар.

Мать обрадовалась принесенным мной продуктам. Мы развели огонь в плите сварили картошки, я открыл банку американской тушенки, в общем пир удался на славу.

Ночью в нашу дверь стали ломится и требовать, чтобы мы открыли дверь и пустили на ночлег и дали еды. Я вышел в коридор и потребовал чтобы они убирались подобру-поздорову. За дверь стали матерно ругаться и обещали прибить меня, как только до меня доберутся. Я предупредил, что вооружен и буду стрелять. Но они продолжали ломится в дверь, и тогда я выстрелил через дверь. Пуля пробила дверь и за дверью закричали и ещё сильнее заругались, но потом я услышал топот удаляющихся ног. Утром мы с матерью обнаружили на крыльце капли крови. По всей видимости я ранил одного из нападавших.

В военкомате я рассказал эту историю майору. Тот похвалил меня за решительные действия и сказал, что сейчас много дезертиров ходит по ночам и грабит население. Милиции ещё в Рыльске не было, а за порядком наблюдала малочисленная инвалидная команда из легкораненых и выздоравливающих бойцов местного госпиталя.

Мать устроилась на работу в райисполком, туда где раньше до войны работал отец и получала продовольственный паек. Я каждое утро ходил как на работу в военкомат.  Приходилось дежурить в военкомате и по ночам. Основной моей работой был разнос повесток на призыв в армию и доставка похоронок. С похоронками я не хотел связываться и попросил майора посылать меня только в те районы и поселения, где были местные старосты. Я отдавал похоронки местному старосте, а он сам разносил их по семьям погибших.

Дороги вокруг города я знал с детства и знал как пройти к дому напрямую без лишнего крюка. В один из таких рабочих дней в военкомате я возвращался из пригородного села в Рыльск. По дороге наткнулся на блиндаж и меня потянуло посмотреть, что находится в блиндаже. Эта вечная моя привычка совать нос не туда куда надо. И в этот раз я едва не погиб. Только я приоткрыл дверь как услышал что шипит запал гранаты, там стояла растяжка. Я едва успел отпрыгнуть в сторону от двери, как раздался взрыв и дверь блиндажа вынесло наружу мимо меня. Добравшись до военкомата я рассказал майору о своем приключении. Он выругал меня, но потом извинился и сказал, что должен был меня раньше предупредить о том, что работники охранной команды, по его указанию, таким образом заминировали все подозрительные места, где могли укрываться дезертиры.

15 декабря 1943 года пришла повестка с вызовом меня на службу в Красную Армию. Меня ждал Дальний Восток.

На Дальнем Востоке

16 декабря 1943 года всех призывников из Рыльска собрали у военкомата и пешим порядком под руководством майора отправили на станцию Коренево (25 км на юго-восток от Рыльска). В Коренево мы сели на рабочий поезд и к вечеру уже были в Курске. С вокзала нас отправили на сборный пункт, который находился в конце улицы Ленина. Курск был почти полностью разрушен, от вокзала остался только подвал, большинство деревянных зданий сгорело во время боевых действий и бомбежки немецкой авиацией.

Со сборного пункта нас переправили на станцию Рышково, где мы уже были в сентябре. Разместили нас в той же школе, там мы прожили до 30 декабря 1943 года. Питались плохо давали хлеб и пустую баланду, у кого были припасенные продукты из Рыльска на том и жили.

30 декабря нас построили в колонну и повели на станцию Курск. Там нас погрузили в товарные вагоны «теплушки» по 40 человек в вагон. В каждом вагоне были нары и одна маленькая разборная чугунная печка. Нар на всех не хватало и пока мы стояли на станции в ожидании формирования эшелона из сарая на станции мы притащили тюки из соломы и устроили из них теплые лежаки.

Необходимо рассказать как я был в это время одет. На мне была домашняя одежда, военную форму нам выдали только на Дальнем Востоке. Одежда моя состояла из теплого драпового полупальто на вате, ватных штанов, кожаных сапог и шерстяных носков. На голове я носил старую отцовскую буденновку с синей звездой. Вся эта одежда досталась мне от отца. Мать кое что ушила (рубашку, штаны). Я был худой и длинный как жердь и весил наверное не более 50 кг.

31 декабря наш эшелон из одиннадцати вагонов был сформирован, к нему прицепили паровоз и мы отправились в путь. Перед отправлением из Курска на небе вдруг образовалась радуга. Это явление было очень удивительным, потому что стояла зима. Я до этого никогда не видел радугу зимой. Проходивший мимо нашего вагона пожилой однорукий  железнодорожник, указав на радугу, сказал: «Счастливая у вас будет дорога, ребята».

Утром 1 января 1944 года мы были уже на станции Касторная (это на полпути к Воронежу).  На станции было много воинских эшелонов. Пока в наш паровоз грузили уголь и заливали воду мы разговаривали с солдатами из соседнего эшелона. Я спросил у одного пожилого солдата откуда они едут, на что он сказал уклончиво мол оттуда, где рельсы упираются в Тихий океан. И ещё он пожелал нам счастливого пути попросил передать привет сибирским медведям.

Далее наш путь лежал через Воронеж на юг через узловую станцию Лиски и далее на северо-восток в Пензу. Расстояние по железной дороге от Курска до Пензы не более 800 км. Мы преодолели его за 5 суток, то есть наша скорость была примерно 160 км в сутки.

6 января примерно в 9 часов утра наш эшелон прибыл на станцию Пенза 1. Простояв там приблизительно 4 часа нас отогнали в тупик на станцию Пенза 2 за рекой Сурой. Нас построили и отвели в баню, выдали по куску серого хозяйственного мыла, всю одежду велели снять и отправили её в вошебойку. Не повезло тем у кого шапки были из кожи. После вошебойки кожа скукожилась и шапку можно было одеть только на кулак. После бани нам выдали теплое обмундирование: телогрейки, ватные штаны и шапки ушанки.

После бани нас опять погрузили в вагоны и отвезли на станцию Пенза 1. На станции была столовая Продпункта, где нас рассадили за столы. Перед каждым лежала перевернутая алюминиевая миска и ложка. Когда миски перевернули, под ними оказался кусок белого хлеба. Привезли на тележке бидоны, в них оказалась жидкая каша и сладкий чай. Что говорить о нашем аппетите, большинству было от 16 до 18 лет, что мы видели во время войны, кроме голодного пайка или картошки в мундире, ну в крайнем случае кружки молока. Поэтому ясно, что через полчаса в бидонах ничего не осталось.

Среди призывников ходили разные слухи. Одни говорили, что нас высадят в Куйбышеве и распределят по военным училищам или учебным ротам. Другие говорили, что мы поедем с этой же целью до Омска или Новосибирска. Но никто из них не угадал нашего конечного пункта назначения.

Вагон, в котором мы ехали был ещё дореволюционной постройки, обшит он был вагонкой в два слоя и не смотря что и в Поволжье и Сибири стояли лютые морозы до минус 40 о С мы не мерзли. Топили печку, спали, кто на нарах, кто на соломе, играли в карты (купили на одной из станций 4 колоды в складчину), пели песни «Катюшу», «В землянке» и др.

Каждую ночь наш эшелон простаивал на засыпанных снегом полустанках и разъездах. А мимо нас с шумом и грохотом проносились эшелон за эшелоном составы с танками, пушками, разобранными самолетами, автомашинами и солдатами. Красная Армия гнала немцев все дальше на запад.

Нас сопровождали офицеры. Они не часто появлялись в вагонах. Переклички обычно делали при длительных стоянках на больших станциях. Однажды во время такой стоянки я пошел на станцию за кипятком и увидел как лейтенант, который только что провел у нас перекличку меняет у какой-то бабы банку американской тушенки на бутылку самогона. По всей видимости запасы тушенки были на весь эшелон, только нам она не доставалась. Нас обворовывали. Кормили же нас сухарями и серыми макаронами (макароны варили в котелках на печке в вагоне), кипяток можно было достать только на больших станциях. За весь путь от Пензы до Челябинска на продпункте нас покормили горячей едой только один раз.

Перед отъездом из Рыльска мне мама дала 200 рублей и трофейные немецкие ручные часы и предупредила строго настрого, чтобы я деньги не транжирил на разные пустяки, а покупал еду. На станциях я иногда покупал вареную картошку в мундире — 3 шт. стоили 10 рублей. Часы я обменял в Новосибирске на большую буханку солдатского хлеба. Мама предлагала мне взять с собой и отцовские часы, но я отказался и оставил их ей. Говорил, что отслужу 3 года и вернусь. Если б я знал тогда, что служба моя продлится долгих 7 лет и за это время я сносил трое часов.

Как-то раз на одной длительной стоянке где-то в Сибире мы пересеклись с воинским эшелоном, который шел на запад. Один пожилой солдат долго расспрашивал нас о тех местах откуда мы родом, оказалось, что сам он из под Суджи, почти земляк. Узнав об этом он пошел к себе в теплушку и притащил нам целый мешок сухарей. Потом сказал, что дома не был 5 лет, как 1938 году его призвали в армию, так сразу отправили на Дальний Восток на границу с Манжурией. Там и служил до последнего времени. Нам же сказал: «Сынки, вы едете нам на смену, будете караулить японца на границе. Будьте осторожны, с Японией у нас войны нет, но японец стреляет через границу, может и убить». Слова солдата вызвали у нас всех смятение в умах. Значит мы едем не учится воевать, и потом не вернёмся на запад бить фашистов.

25 января наш эшелон прибыл в Хабаровск. Мы преодолели 8500 км за 25 суток (средняя дневная скорость 14 км в час). Современные поезда преодолевают такой путь за 130 часов.

Состав отогнали дальше на юг на станцию Галёнки (не доезжая Ворошилова (нынешнего Уссурийска), нам приказали забрать личные вещи и построится на перроне возле вагонов, провели перекличку и мы пошли колонной в казармы. Я заметил, что шесть вагонов из одиннадцати уже были пусты. Нас разместили в казармах на территории гарнизона Новогеоргиевский. Старослужащий, который нас сопровождал, сказал, что все мы будем служить в 158 стрелковом полку  (командир 110 (Славянского) укрепрайона полковник Николай Григорьевич Ставцев). До границы с Манжурией было всего 500 метров. От японцев нас отделяла только река Суйфун.

Разместили нас в большой заглубленной в землю казарме с двух ярусными нарами и матрасами из соломы. В казарме был бочек с водой и пост дежурного. Мы все бросились пить воду, а потом упали на матрасы в полном изнеможении.

Старослужащий сказал, что нам повезло и мы попали в очень хорошую часть. Через некоторое время прозвучал сигнал горна, нас вывели из казармы и повели в столовую. На обед была пшенная каша и рыба. Рыбы давали сколько хочешь без ограничения.

После обеда нас отвели в баню, при входе сидел старшина и принимал ценные вещи и деньги на хранение под расписку. Нас по 40 человек заводили в баню, а наши вещи отправили в вошебойку на пропарку.

Из бани мы выходили помытые постриженные наголо и уже обмундированные в военную форму, ботинки с обмотками и шапки ушанки на натуральном меху. Обмотки не все могли правильно намотать, я оказался инструктором в этом деле, так как еще при немцах в Рыльске носил ботинки с обмотками (отцовские кожаные сапоги я берег).

Началась обычная армейская жизнь. В течение одного месяца мы проходили курс молодого бойца. Строевая подготовка, изучение устава, теоретические занятия по вооружению и тактике боя.

23 февраля 1944 года в день образования Красной Армии мы приняли воинскую присягу. Нам впервые выдали настоящее боевое оружие трехлинейную винтовку. Мы стояли на плацу при общем построении полка и каждый из нас подписал текст присяги. Потом был торжественный марш и праздничный обед в столовой с бутербродами из красной икры с белым хлебом.

С марта 1944 года началась активная боевая учеба. Нас, новобранцев, распределили по разным подразделениям и начали на практике учить боевым навыкам и изучать оружие. Я попал с саперный взвод. Учили нас копать окопы причем по ночам. Командир объяснил нам, что днем японцы иногда стреляют через границу, а ночью они не стреляют.

Строевая подготовка проходила под марш и песню. Утром идем в столовую, старшина следит за четкостью шага и при неудовлетворительном результате командует «Шагом марш кругом» и мы по новой маршируем от казармы до столовой. И так было не только перед завтраком, но перед обедом и ужином.

Я все порывался спросить нашего старшего лейтенанта, командира роты, куда делись наши товарищи из тех шести вагонов, которые пришли на станцию Галёнки уже пустыми. Мы знали, что двоих наших заболевших товарищей (из нашего вагона) сняли в Чите и направили в госпиталь. Куда делись остальные мы не знали. Старлей выслушал меня, потом спросил фамилию и сказал: «Наш пострел везде поспел. Всё ты замечаешь и анализируешь. Со временем пойдешь в разведвзвод». Его слова стали для меня пророческими.

Над нашей столовой висел плакат со словами А. Суворова: «Тяжело в учении — легко в бою» и словами И. Сталина «Наше дело правое, Победа будет за нами».

Из личного оружия нам полагалась трехлинейная винтовка Мосина (калибр 7,62 мм). Её мы изучали досконально. Она была проста по конструкции и очень надежна. В русской армии она на тот момент уже отслужила 50 лет. Вся стрелковая подготовка проводилась с применением этой винтовки.

Кроме винтовки мы изучали ручной пулемет Дегтярёва (РПД) с дисковым магазином под винтовочный патрон калибра 7,62 мм.

Последним и главным оружием, которое мы изучали был станковый пулемет Максима под калибр патронов 7,62 мм. У пулемета было ленточное питание. Брезентовая лента с металлическими клепками подавала патроны в казенную часть пулемета. Устройство механизма заряжания и спуска было  очень сложным. Иногла случались сбои и осечки. Поэтому пулеметный расчет всегда состоял из двух человек, пулеметчика и заряжающего. Заряжающему надо было быстро устранять все осечки и перекосы ленты, чтобы пулемет мог исправно работать. Меня назначили вторым номером в пулеметный расчет и я быстро освоил все навыки. Потом командир взвода ставил меня в пример и я стал учить других премудрости работы заряжающего.

Изучали мы и тактику боя, ползали по пластунски, бросали учебную гранату из положения лежа. Соревновались на дальность броска гранаты. Лазать  по пластунски я научился ещё в Рыльске в детстве.

Наша уличная ватага повадилась ходить на бахчу и таскать с неё арбузы. Бахчу охраняли всадники на лошадях, убежать от них было невозможно. Но незаметно проползти на бахчу, незаметно срезать арбуз и укатить его в овраг, где ждали подельники — это был верх удальства. Два три арбуза на шесть человек вполне хватало, чтобы наестся до отвала. Арбузы и на рынке стоили копейки. Но разве это интересно было пойти на базар, выбрать и купить арбуз. Особенно удивлялись дома, что это я совсем не ем арбузы. Хозяева бахчи заметили пропажу арбузов и на следующий год огородили бахчу забором из колючей проволоки в три ряда. Пробираться на бахчу стало трудней, но это нас только раззадорило.

Служба продолжалась дальше, мы осваивали премудрости военного дела. Гарнизон, где мы жили располагался на левом берегу реки Суйфун. На правом берегу под сопкой находилась деревня Веселый Гай. Как нам говорили старослужащие в этой деревне жили ссыльные поселенцы из Украины высланные сюда по 58 статье УК (антисоветская деятельность). Я не разу не видел, чтобы кто-нибудь из этого села приходил в Новогеоргиевку.

Не всегда у меня все получалось так как этого требовали командиры. К нам, новобранцам, не придрались, но и спуску за нерадивость не давали. Иногда посылали в наряд на хозяйственные работы. Одним из видов наряда были ночные вахты на хлебопекарне. Печь для выпечки хлеба работала на дровах. Необходимо была натаскать дров, наколоть их и загрузить в печь. Дрова были березовые и дубовые, очень тяжелые. Намашешься топором, натаскаешься поленьев, а потом ещё надо убрать золу. Одна радость, что доставалась краюха свежеиспеченного хлеба и кружка хлебного кваса.

Я был «доходяга». То есть не дотягивал до положенного мне по возрасту и росту веса в 50 кг (весил я 45 кг). Нас «доходяг» часто назначали в наряд по кухне, чистить картошку. Разрешалось испечь три картофелины в печи и съесть их. Но не более этого.

Для отопления казармы в ней стояло пять голанок. Дрова заготавливали сами. Ходили в сопки и собирали валежник от поросли лещины и дуба. Голанки были еще дореволюционной постройки с большой топкой. Поэтому мы не ломали валежник, а целиком засовывали его в печь. Наряд истопников не только ходил за дровами, но и топил печи зимой по три раза в день. В казарме было тепло и уютно даже при минус 30 градусах на улице.

Кроме нарядов на кухне и истопников были и наряды по уборке казармы. Мы мыли полы, подоконники (они были широкие, по метру шириной). Ширины подоконника хватало мне «доходяге», чтобы разместится на нем и поспать, что я с удовольствием делал особенно летом 1944 года.

Единственный наряд, куда нас «доходяг» не посылали — это караульный наряд по охране складов продовольствия и оружия, а также парковочных мест артиллерии, автомашин и танков. Караульный начальник не хотел иметь из-за нас неприятности. Приграничная зона была зоной усиленного несения караульной службы. Со стороны Маньчжурии на нашу территорию часто проникали хунхузы (китайские разбойники) и японские диверсанты. Спать на посту — это было «ЧП» в части. За это могли отдать под трибунал по законам военного времени.

Как только наступила весна 1944 года всё вокруг зазеленело. Необходимо сказать, что город Уссурийск Приморского края находится на широте 43 градуса северной широты, что соответствует широте субтропического города Сухуми на берегу Черного моря. Поэтому в тайге на сопках Маньчжурии растут субтропические растения, дикий виноград, лимонник, женьшень и много других полезных растений. Уже ранней весной мы ходили по сопкам и собирали черемшу (разновидность дикого лука со вкусом чеснока). Это растение спасало нас от цинги. Иногда дровяные наряды специально посылали в сосновые леса, где они специально срезали молодую поросль хвойных деревьев, из которой делали отвар. Бачок с таким отваром стоял при входе в столовую и перед обедом ты был обязан выпить кружку этого отвара.

На правом берегу реки Суйфун на откосе сопки был вырублен профиль маршала Василия Константиновича Блюхера. При нас этот профиль постоянно замазывали цементным раствором, но из-за дождей, мороза, снега и перепадов температуры вся замазка быстро слетала вниз и Блюхер опять был хорошо виден. В нашей части ходили тайные слухи (открыто об этом разговаривать было нельзя), что В. К. Блюхер, когда командовал Особой Дальневосточной Армией, заранее готовился к обороне Дальнего Востока. О том, что японцы могли в любой момент напасть на наши границы из Манжурии предупреждал наш разведчик в Японии Рихард Зорге. В. К. Блюхер был высокограмотным командиром, постоянно проводил учения войск Особой Дальневосточной Армии (с 1 июля 1938 года Дальневосточный Фронт), прекрасно знал будущий театр военных действий, лично руководил созданием долговременной эшелонированной обороны Дальнего Востока, не терпел пьянства и разгильдяйства. За это его недолюбливали особо идейные «партийные руководители». На В. К. Блюхера было написано много доносов, в том числе Ежову и Сталину, якобы В. К. Блюхер хотел оторвать Дальний Восток от СССР.

На самом деле В. К. Блюхер не смог полностью воспользоваться новыми возможностями Красной Армии (танки, самолеты, современная артиллерия и новая тактика боя) при отражении японской агрессии  на озере Ханко (сопки Безымянная и Заозерная), он оставался в плену представлений о войне Гражданской, где побеждал не умением а числом. За что и поплатился, руководство страной не простило ему фактического поражения от японских войск на озере Ханко.

158 стрелковый полк принимал непосредственное участие в событиях на озере Ханко, многие старослужащие принимали непосредственное участие в боях и были даже ранены. Большинство солдат не верили в предательство В.К. Блюхера. Наш капитан как-то коротко сказал по этому поводу: «Время покажет, кто тут прав, кто виноват». В. К. Блюхера полностью реабилитировали только в 1956 году.

Но свое дело маршал сделал, японцев отбросили от границы, подготовка войск к боевым действиям была усилена. Вдоль границы были сооружены мощные оборонительные сооружения в виде многоэтажных железобетонных дотов уходящих на 3—4 этажа под землю. Эти оборонительные сооружения были полностью автономными, обладали собственной электростанцией, источником воды, складами боеприпасов и продовольствия. В той части, что находилась на поверхности были установлены пулеметы или артиллерийские орудия под защитой полутораметрового слоя железобетона и 50 мм стали. Гарнизон такого дота мог удерживать позиции до месяца даже полностью окруженный врагами. Кроме этого, до конца 1941 года была сооружена рокадная автодорога вдоль всей границы СССР и Маньчжурии от Хабаровска до Посьета. Дорога эта дублировала железнодорожную ветку и обеспечивала бесперебойное снабжение частей Красной Армии и пограничников от Хабаровска до границы с Кореей.

Вторая попытка японцев прощупать крепость наших границ в 1939 году на Халхин-Голе кончилась для них печально. Японское правительство держало в Маньчжурии почти миллионную армию, но так и не решилось напасть на советский Дальний Восток пока на западе фашисты пытались разгромить   Красную Армию. Встреча с этой армией была ещё впереди.

Наша боевая подготовка продолжалась, впереди был марш-бросок на 25 км за 4 часа в полной солдатской выкладке (винтовка, патроны в подсумках, шинель в виде скатки, «сидор» с НЗ и гранатами, всё это весило 25 кг). Учитывая, что мы были «доходяги» старшина на первый раз оставил только винтовку и подсумки. Первый марш-бросок мы не выдержали, после 10 км все «сдохли» и нас отправили обратно в казарму.

Старослужащие прошли марш-бросок полностью, ещё и посмеивались над нами. Старослужащие в основном были призваны 1938 — 1939 гг. и по закону должны были быть демобилизованы в конце 1941 года, но в связи с войной мобилизация их откладывалась до её окончания. В своем абсолютном большинстве старослужащие были местные, были среди них и таежные охотники. Кругом гарнизона была Уссурийская тайга полная разных зверей, в том числе и пушных. Командование части давало таежным охотникам «отпуска» и они отправлялись в тайгу за «мягким золотом». Эти охотники в дальнейшем нас учили жить и передвигаться в тайге.

В отсутствие дорог передвижение по таежным тропам осуществлялось на лошадях. Все «нормальные» лошади давно воевали на западном фронте. Из Монголии пригнали лошадей, которые были похожи на пони. Они были дикие и необъезженные, кусались и лягались. Для повозки, куда впрягали одну нормальную лошадь приходилось впрягать две монгольские лошадки. Но они были выносливые и неприхотливые к еде. Наш кузнец говорил, что для трех монголок достаточно железа из одной подковы от обычной лошади.

Часто по ночам нам устраивали «тревогу», учили быстро вскакивать с постели, в темноте полностью одеваться, в темноте находить все свои вещи, доставать винтовку из пирамиды, захватить планшет и строится во дворе казармы. На всё про всё 3 минуты. Далее мы должны были бегом занять наши места по гарнизонному расписанию в ДОТе на границе. Всего час давался на подготовку ДОТа к отражению атаки противника.

Моя обязанность была установить планшет, проверить  пулемет на готовность к бою. ДОТ был устроен так, что мы могли поражать противника только во фланг и перекрывать подходы к соседним ДОТам справа и слева.

Командир ДОТа наблюдал за окружающей обстановкой с помощью перископа. Он корректировал стрельбу из пулеметов по мишеням. Потом был сигнал отбоя «тревоги». Мы выходили из ДОТа направлялись сначала в казарму, где умывались и приводили себя в порядок, а потом шли в столовую на завтрак.

После завтрака был разбор результатов ночного учения, смотрели результаты стрельбы по фанерным мишеням. После этого шли на позиции и полностью восстанавливали систему мишеней.

Иногда на учениях обыгрывалась ситуация, когда верхние этажи ДОТа захватывали японцы. В этом случае мы спускались на нижние этажи ДОТа, а по нашему доту начинала лупить наша артиллерия. Конечно разрушить ДОТ она не могла, но все вокруг дота превращалось в кашу из перепаханной земли, щепок от деревьев и травы. Тогда нам доставалась другая работа. Необходимо было восстановить маскировку ДОТа. Насыпали землю, резали и укладывали дерн, сажали кустарник и все это поливали водой. Через некоторое время ДОТ обрастал и его очень трудно было заметить на фоне окружающей природы.

В июне 1944 года меня перевели во взвод химической защиты. У меня началась новая служба, более ответственная. Приборов для определения наличия химического загрязнения тогда ещё не было поэтому наличие газа определяли по запаху. Я должен был определить наличие отравляющих веществ в воздухе и подать команду «газы». По моей команде весь личный состав подразделения должен был надеть противогазы. Газы которые мы изучали были разработаны ещё в первую мировую войну (иприт, фосген, дифосген, люизит,  дифенилхлорарсин). Спасение жизни и здоровья было в противогазе и правильном его использовании. Правильность подгонки противогаза и его грамотное применение солдатом проверялось в специальных газовых палатках, наполненных слезоточивым газом, Если солдат неправильно одевал противогаз, то слезоточивый газ мгновенно проникал внутрь его и солдат пулей вылетал из палатки чихая, кашляя и матеря всех кругом на чем свет стоит.

К тому времени нашему командованию стали известны новые боевые газы — зарин и зоман, разработанные немецкими учеными-химиками. Нам под подписку о секретных сведениях рассказывали об их действии. К этому времени в войска стали поступать специальные защитные комбинезоны, их одевали прямо на форму, а на голове был капюшон поверх противогаза. Солдат в противогазе и в таком комбинезоне мог преодолеть зону заражения зарином или зоманом. Боевую технику (пушки, танки, автомашины) обрабатывали специальным обеззараживающим раствором из специального пульверизатора. Всю заразу смывали и сливали в специальные ямы для дезактивации. Учились и мы сами, а потом учили этим навыкам личный состав нашей роты.

В октябре 1944 года меня перевели во взвод саперов-минеров. Начались новые занятия по изучению различных мин (противопехотных, противотанковых, подрывных фугасов). Изучали тактику минирования дорог с установкой специальных взрывателей на неизвлекаемость. Мины были в деревянных ящиках, поэтому найти их с помощью миноискателя было невозможно. Учили нас находить деревянные мины с помощью щупа (тонкий металлический прут на палке). Этот метод был самым опасны, так как если ты задевал взрыватель на мине, то она взрывалась и ты погибал. Мы практиковались на учебных минах, при взрыве такая мина давала столб черного дыма. Если на полигоне подымался столб такого дыма, значит курсант неправильно действовал и «подорвался». Все приходилось начинать сначала.

Целый год я изучал премудрости минного дела. Сначала мы ставили мины по минному шнуру, за нами шли курсанты, которые извлекали эти мины. Потом мы менялись ролями. Наш лейтенант говорил, что саперное дело не терпит суеты и халтуры, сапер погибает в воздухе, а летчик на земле. В конце апреля 1945 года мы прошли через отборочную комиссию по химзащите и по минному делу и те кто успешно сдал экзамены перевели во взвод разведки. Нас молодых прикрепили к старослужащим для обучения и стажировки. Фамилии этих людей я запомнил на всю жизнь Медведев, Истомин, Копайгора, Ковалев. Эти люди учили нас всем премудростям выживания в тайге: как выбраться из болота, как развести костер из сырых дров и т. п.

Из воспоминаний командующего Первой краснознаменной армией генерал-лейтенанта А. П. Белобородова: «Наряду с инженерным обеспечением операции пристальное внимание штаба армии было обращено на обучение личного состава ориентированию в горно-таежной местности. В каждой роте и батарее подбиралась группа из рядовых, сержантов и офицеров, имевших острый слух, зрение, хорошую реакцию и другие навыки, которые отличают таежных охотников. Им предстояло вести за собой войска по магнитной стрелке, по азимуту, так как никаких обычных ориентиров, вроде дорог, перекрестков, населенных пунктов, на первом этапе предстоящей операции не было. Хождению по азимуту обучался, конечно, весь личный состав, но эти специально отобранные группы — особенно тщательно».

Победа 9 мая 1945 года

Наш разведвзвод был на учениях в тайге. В этот день я был дежурным по лагерю и варил на костре завтрак из гречневых брикетов. Эту процедуру каждый курсант проходил как экзамен на приготовление пищи на малом огне. У нас в лагере была своя радиостанция, она работала только на прием, радиопередатчик мог включать только лейтенант своим ключом. Так как я был дежурный по лагерю, то радиостанция,  включенная на прием, была рядом со мной. Я услышал передачу из Хабаровска о том, что война с немцами закончилась и в Берлине подписана безоговорочная капитуляция германских войск. Я поднял шум, стал стучать по кастрюле и орать благим матом и всех перебудил. Сначала  меня хотели побить, но тут по радио началась передача из Москвы об окончании войны. Все начали кричать целоваться и обниматься. Я закончил варить гречневую кашу, лейтенант налил всем наркомовские сто грамм (нам они не полагались, мы ведь не воевали) и мы выпили за свершившуюся Победу.

К вечеру поступило сообщение от командования: продолжить учебный поход по тайге и выйти из него только по особому приказу. Все притихли и старики смекнули, что это всё не так просто, скорее всего скоро будем воевать с Японией на территории Маньчжурии.

С утра начались усиленные тренировки. Взвод разделили на четыре группы и в каждой группе назначили старшего из таежных охотников. Я попал в группу Медведева. Нас учили ходить по тайге тигриным шагом, чтобы ни одна веточка не колыхнулась, бесшумно. Днем передвигались в определенном направлении без компаса ориентируясь по Солнцу (если оно было) или по природным приметам (если было пасмурно). Ночью учили ориентироваться по звездам, тут мне пригодились уроки отца, он в свое время познакомил меня со звездным небом, научил находить Полярную звезду и другие основные созвездия.

Учеба была трудной, надо было научится ориентироваться в густой тайге без компас и других примет. Наш наставник постоянно нас проверял. Например, после ночной вылазки, когда звезды уже погасли, требовал сориентироваться на местности и определить направление движения к лагерю. Не все и не у всех сразу получалось.

На привале наш старший спросил: «Куда дальше идти, вправо, влево, вперед или назад?». Мнения разделились. Двое сказали, что болото впереди, я сказал, что болото сзади. Остальные не смогли точно сориентироваться. Я обосновал свой вывод тем, что на болоте деревья на растут, а впереди только лес. Кроме того я указал на особую примету, березу с раздвоенным стволом. Медведев всех нас выслушал и похлопал меня по плечу. Через полчаса, двигаясь вперед мы вышли на поляну, где горел костер и ароматно пахло пшенной кашей с американской тушенкой. За хорошую работу получил от Медведева добавку в виде куска американской тушенки.

Война с Японией

Мы конечно не знали точной даты начала боевых действий в Маньчжурии. Но когда в начале августа 1945 года нам выдали продовольственный НЗ на три дня и вокруг началось активное скрытое (в основном по ночам) движение войск, мы поняли что война на пороге.

8 августа 1945 года с утра нас покормили завтраком и собрали всех разведчиков дивизии для какого-то сообщения. Подъехала передвижная радиостанция и радисты развернули антенны. За сопкой двигались войска. В 17 часов подъехала полевая кухня и нас покормили по первому разряду: суп с американской тушенкой, рисовая каша с американскими сосисками и сладкий чай с белым хлебом. После ужина всем дали команду отдыхать. Ближе к темному времени появилось начальство. Нас собрали в большой палатке и перед нами выступил командующий Первой краснознаменной армией генерал-лейтенант Афанасий Павлантьевич Белобородов. Он без всяких иносказаний сказал, что завтра СССР объявит войну Японии. Наша задача этой ночью пересечь границу с Маньчжурией и уничтожить передовые посты японской Квантунской армии. На передовых постах, в основном, находились камикадзе. Мы уже знали, кто это такие. Поэтому задание было для добровольцев и те, кто сомневался в своих силах было предложено выйти из строя. Такие люди нашлись и в нашем взводе и в соседних взводах.

В 20 часов начался ливень, дождь стоял стеной, ничего не было видно. Мы отправились к государственной границе. Нас сопровождали пограничники, один шел впереди, другой замыкал колонну. В общем то нам повезло, в распадке где мы шли вода поднялась на полтора метра и мы шли через границу по грудь в воде. Перед выходом нам выдали по противотанковой гранате. Саму гранату мы несли в заплечном мешке, а запал лежал в промасленной бумаге за отворотом пилотки. Через полчаса мы вышли на твердую почву по ту сторону границы. Вдоль границы стояли китайские глинобитные фанзы, в которых от дождя скрывались камикадзе. По сигналу ракеты мы вставили запалы в гранаты и по свистку лейтенанта забросали гранатами фанзы. Окна в фанзах были закрыты рисовой бумагой, потому гранаты влетели в фанзы без проблем. Раздался страшный грохот и фанзы буквально развалились на части, от них остались одни развалины, которые начали гореть. Никто в этих фанзах не уцелел. Мы построились в колонну и пошли дальше. Первое задание было выполнено.

Следующим задание было захватить и охранять железнодорожный мост. При нашем подходе к мосту, мы увидели как к мосту бросился камикадзе обвешенный взрывчаткой. Произошел взрыв, но мост остался цел. Только две железобетонные плиты немного сдвинулись. Тут из окопа выскочил ещё один камикадзе и кинулся к мосту. Лейтенант закричал мне, чтобы я его немедленно снял. Я это и сделал с первого выстрела. Он не добежал до моста 5 метров и взорвался. Мост мы отстояли до подхода основных сил.

Но дальше в узкости между сопками движение наших подразделений застопорилось. На сопке находились замаскированны позиции пулеметчиков камикадзе. Они непрерывным пулеметным огнем поливали дорогу и соседние сопки, которые были ниже этой. Сначала лейтенант попробовал подобраться к укреплениям по сопке, но вся местность перед укреплениями были японцами пристреляна и мы не могли подобраться на бросок гранаты.

В это время основная часть подразделений за броней танков, самоходок и бронетранспортеров продвинулась дальше. Остались только мы и тыловики на своих конных повозках. Наши опытные таежники сказали, что выкурить японцев можно будет только обойдя сопку с тыла, на это потребуется минимум 12 часов. Но на наше счастье по дороге подошла самоходка ИСУ 152. Камикадзе повредил ей гусеницу и экипаж задержался за её ремонтом и отстал  от своих.  Командир 190 стрелковой дивизии полковник Николай Григорьевич Ставцев вызвал по рации командира ИСУ-152 и приказал ему расправится с японскими укреплениями фугасными снарядами. Самоходку загнали на соседнюю сопку и она оттуда фугасными снарядами расстреляла все укрепления японцев. Наш разведвзвод поднялся по сопке и зачистил все укрепленные позиции от японцев. Комдив записал фамилию командира самоходки для представления его к награде.

Наш взвод перевели из впереди идущих в арьергард для прикрытия тылов нашей наступающей армии. Комдив выделил нам «подкрепление» — лейтенанта и двоих солдат разгильдяев. Эти горе вояки чуть не испортили нам весь наш поход. Ночью мы остановились недалеко от бывших японских позиций и наш лейтенант приказал нам окопаться. Нашим новичкам как видно это было делать лень и они просто легли на землю. Ночью, по всей видимости, мимо нас прорывалась к Мудодзяну группа японец из окружения. Новенькие сидели и о чем-то болтали, их засекли и забросали гранатами, погиб вместе с ними и прикомандированный лейтенант. В нашем взводе потерь не было.

На следующее утро приехал комдив и забрал трупы солдат и лейтенанта. Наш лейтенант написал объяснительную и мы цепью двинулись дальше в сторону Мудадзяна. По дороге обследуя придорожные кусты, овраги и рощи на предмет наличия засад японцев, брошенного ими вооружения и другого имущества.

К вечеру мы наткнулись на фанзу и пасеку. В фанзе сидел старый худой китаец одетые так бедно, что через лохмотья можно было пересчитать все его ребра. Оказалось он немного говорит по русски. Он участвовал в строительстве КВЖД и там выучил несколько русских слов. Он сказал, что охраняет пасеку японского помещика, что всю его семью (мать, жену и детей) убили японцы. Что японцы были на пасеке накануне днем, но не задержались, а побежали дальше в направлении Мудадзяна. Он предложил у него отдохнуть в фанзе и хотел угостить на медом. Но наш лейтенант строго настрого запретил брать и есть мед, из-за чего пасечник даже обиделся, съел при на ложку меда, показал, что мед безопасный. Но лейтенант был непреклонен и в приказном порядке вывел нас с территории пасеки. Мы заночевали в тайге у костра, ели НЗ.

На следующий день наш взвод прибыл в Мудадзян. Солдат нашего полка мы в городе не застали, они ушли дальше на Харбин. Лейтенант сходил в местную комендатуру и получил задание по охране железнодорожной станции и пакгаузов.

Пришлось зачищать станцию от собравшихся там китайцев и гражданских японцев. Они шныряли по складам в привокзальных пакгаузах. Нашли моток толстой стальной проволоки и все двери пакгаузов задвинули и вместо замков замотали проволокой. В одном из домов на территории станции устроили караульное помещение, забаррикадировали все окна в доме деревянными щитами от каких-то ящиков. Смена часовых проходила каждый час.

Утром на окраине станции на лугу появилась группа солдат из охранного полка НКВД. Они привезли столбы и колючую проволоку и стали огораживать участок луга. Мы поинтересовались у нашего лейтенанта, что здесь делают войска НКВД. Он сказал, чтобы мы не лезли не свое дело, а лучше бы несли службу по охране складов «А то у вас китайцы скоро из под носа будут японские пулеметы таскать». А таскать со складов было что. Японцы за много лет пребывания в Маньчжурии сделали запасы вооружения, вещевого имущества и продовольствия на два миллиона солдат (Квантунская армия состояла из одного миллиона солдат). Кругом Мудадзяна в тайге прятались хунхузы — китайские разбойники, промышлявшие грабежами и контрабандой, оружие их тоже интересовало.

Чтобы мы не скучали лейтенант задал нам работу. На территории станции стояли два двухэтажных дома. Лейтенант приказал очистить дома от посторонних лиц, помыть полы и проветрить помещения. Пока мы этим занимались приехала полевая кухня и нас накормили хорошим обедом.

К вечеру НКВДшники закончили огораживать луг за станцией и в эту загородку стали партиями приводить людей из города. Люди были гражданские и явно не китайцы. Пришел из штаба наш лейтенант проверил несение караульной службы и спросил какие есть вопросы. Мы его спросили насчет людей за колючей проволокой. Он ничего нам не ответил. Один из наших часовых, что стоял ближе всех к колючей проволоке на посту, сказал, что люди спрашивали его по русски, кто мы такие и что здесь делаем. Он отвечал, что мы бойцы Красной Армии и освобождаем китайских трудящихся от японских оккупантов.

В течение двух дней люди сидели за колючей проволокой и туда приводили все новые партии людей. К вечеру второго дня к изгороди пригнали четыре товарных вагона. Ночью я стоял в карауле, когда появилась команда из охранного полка НКВД и всех людей из загона начали сажать в эти вагоны. Я понял, что они не понимают что происходит. Одна женщина крикнула мне: «Скажи, кто сейчас в России руководит, Ленин?». Я сказал, что в СССР правит коммунистическая партия во главе с И. Сталиным. Тогда она схватилась за голову обеими руками и крикнула, что не завидует ни мне ни всему русскому народу. В это время подошел охранник в форме НКВД и приказал мне прекратить все разговоры с задержанными и наставил на меня винтовку. Я сказал как было установлено уставом караульной службы: «К часовому на приближаться на 2 метра». Он сделал ещё шаг. Тогда я снял с плеча свой автомат и дал очередь поверх голов охраны НКВД. Тут началась паника, все НКВДшники попадали на землю. Задержанные частично уже были в вагонах и двери их были ещё не закрыты. Прибежал наш лейтенант и начал выяснять отношения со старшим по команде  НКВД.

Меня с поста он снял и отправил в караулку на ужин. Я пришел к повару на полевой кухне и попросил его наложить побольше каши и дать отдельный котелок под чай и краюху хлеба, он поворчал, мол откуда вы здесь такие голодные, но всё дал. Я пошел к колючей проволоке о все что взял на кухне отдал мальчику, который сидел на земле недалеко от загородки, вытащил из-за голенища сапога свою ложку и тоже отдал ему и сказал, чтобы он котелки ложку не возвращал. Охранники НКВД все это видели, но отвернулись и не стали со мной связываться.

Мы все надеялись, что нас погрузят в этот же эшелон с вагонами заключенных, который идет домой в СССР, но все получилось не так.  До 24 сентября мы продолжали охранять японский арсенал на станции. Потом из комендатуры пришел приказ: передать все японские склады представителям  китайской коммунистической партии. Что и было сделано.

Нам же предстоял обратный пеший переход до границы СССР и потом в родной полк в Новогеоргиевке. На границе нас встретили пограничники и велели вывернуть сидоры. Но у нас рядовых взять то было нечего, а у нашего лейтенанта отобрали боевой трофей — японский офицерский меч.

Кавалерово

На следующее утро 25 сентября 1945 года после завтрака нас построили и зачитали приказ о новой дислокации нашего подразделения. Указание, где мы будем дислоцироваться дали на бумаге только нашему лейтенанту. Нас о цели нашего похода не известили.

Сначала нас повели на станцию Таловая, там мы дождались поезда и поехали в город Ворошилов-Уссурийск. В город не заходили, а сразу пересели на поезд, который идет до станции Манзовка. В Манзовке пересели на рабочий поезд, который шел до конечной станции на этой ветке — Варфоломеевка.

Далее двигались пешим порядком. Дошли к вечеру до села Антоновка. Впереди ночь, а мы голодные и переночевать негде. В деревне все дома за высокими заборами и слышно как злые собаки на цепях брешут. Тогда наш таёжник Ковалёв говорит: «Не горюйте ребята, сейчас всё устроим, я этих старообрядцев знаю, найду подход». И действительно нашел. Ночевали мы в сарае во дворе, хозяйка накормила, напоила и научила, как двумя перстами крестится.

Далее за селом дороги не было, была только охотничья тропа. Утром двинулись дальше. Примерно в полдень повстречали мужика с тяжелым мешком. Оказывается все село ходило в лес на охоту за оловом. Оловянная руда здесь валялась буквально под ногами и в мешке у него была оловянная руда. Мужик сказал, что буквально только вчера по тропе прошла большая партия заключенных под сильной охраной и все в наручниках.

Следующий привал сделали ближе к обеду. Обсуждали старообрядцев и их жизнь, странное задание, которое мы выполняли: «Иди туда незнамо куда. Ищи то не знаю что». К вечеру дошли до перевала «Чертова лестница». С большим трудом преодолели этот перевал. За перевалом встретили местного жителя, он ходил на рыбалку в ближайший распадок и ловил чавычу, которая шла с Тихого океана вверх по реке. Он сказал, что дальше наш путь лежит через «Суворовский перевал». Дальше за перевалом в распадке была другая речка и «Божья долина», как он сказал. Цель нашего похода была близко, но всё оставалось покрыто мраком неизвестности.

На следующий день мы пришли к нашей цели. В распадке уже стоял барак для заключенных, огороженный колючей проволокой. Была немногочисленная охрана НКВД. Нам поставили задачу соорудить десять срубов пятистенок, сложить русские печи и покрыть их крышей, чтобы к зиме в них можно было зимовать. Инструменты, материалы, цемент, кирпич все привезли в бухту Ольга, а потом переправили сюда по реке Кинцухе. А строевого леса кругом было полно.

Только потом много позже мы узнали, что здесь, недалеко от поселка Кавалерово найдено богатое месторождение урана. В СССР начинался урановый проект. В далекой Москве приняли решение создавать собственное атомное оружие и миллионы людей по всей стране впрягались в эту работу. Частицу своего труда внес и я.

Наши старики-таежники быстро наладили всю «строительную индустрию». Зеки валили лес и обдирали ветки и кору, нарезали шестиметровые бревна. Мы на специально подготовленных козлах распускали бревна на доски. Таежники размечали участки под дома. Ставили сваи из лиственницы. Клали срубы в лапу. Сами мы жили в восьмиместных палатках. Еду варили на костре. В основном питались концентратами и американской тушенкой.

В начале октября 1945 года из бухты Ольга пришел очередной этап заключенных. В этом этапе были каменщики, печники, плотники и отделочник. Нас освободили от всех строительных работ. Но учеба военному делу продолжалась.

Новое назначение

10 октября был получен приказ нашей команде выдвинуться к селу Антоновка. В селе нас ждал грузовик. Мы погрузились в грузовик и нас привезли в гарнизон в селе Содье-Алексеевское. Нас разместили к казарме 90-го пулеметно-артиллерийского батальона. Командиром батальона был майор Комлев Павел Васильевич. Он жил в коттедже на краю гарнизона. Ездил он на лошади по имени «Роза», а я ездил на лошади по имени «Полетта». Меня назначили ординарцем майора и заодно писарем при штабе (почерк хороший).

Через некоторое время в гарнизон пригнали танки Т-34 и самоходные артиллерийские установки САУ-100. Майор познакомил нашу команду с помпотехом Шишкиным. Шишкин построил нашу команду и сказал, указывая на танки: «Вот, хлопцы, ваши кони».

Началась наша учеба с очистки танков и самоходок от засохшей грязи, отмывки брони и окраски техники свежей краской. Танки и самоходки были заслуженные и потрепанные в боях на западном фронте, на броне были вмятины и заваренные пробоины от снарядов.

Нас распределили по экипажам, меня назначили командиром экипажа САУ-100, у меня в экипаже ещё был водитель-механик, заряжающий и наводчик. Прошла неделя, мы закончили приборку в наших машинах. Как-то утром после завтрака поступила команда погрузится в машины и нас отвезли в Антоновку. В Антоновке была учебная база Хабаровского училища бронетанковых войск. Для нас были организованы специальные курсы по ускоренной подготовке экипажей средних танков и САУ.

Началась учеба. Готовили из нас командиров экипажей и наводчиков. Механики-водители проходили подготовку отдельно в другом месте. Весь остаток октября и ноябрь 1945 года и весь 1946 год мы «грызли» гранит военной науки, изучали материальную часть, тактику боя, приемы, отработанные и испытанные танкистами в войне с немцами.

В конце мая 1947 года состоялся первый теоретический экзамен. Те кто сдавал всю программу обучения на «отлично» присваивали воинское звание «старшина» и назначали командиром экипажа танка среднего танка Т-34 или САУ-100. Остальные получали звание «сержант» и становились наводчиками танковых орудий.

В это время вышел приказ за подписью Булганина (Булганин Николай Александрович, на тот момент Заместитель Наркома обороны СССР) о сокращении численного состава Красной Армии, началась демобилизация старших возрастов. По тогдашнему положению офицеры (от звания младший лейтенант и старше) служили 25 лет, поэтому никто из нашей команды не стремился в офицеры.

В это время начались разборки в соседнем Китае между правительственными войсками гоминьдана Чан Кайши и НОАК (Народно-освободительная армия Китая) Мао Цзэдуну. Армия Чан Кайши была вооружена американским оружием, обучена и закалена в боевых действиях с японской армией. НОАК была слабо вооружена, но в сентябре 1945 году, все вооружение Квантунской армии мы передали Мао Цзэдуну, я сам это видел в Мудадзяне.

В 1947 году поступил секретный приказ о подготовке к походу в Китай на помощь Мао Дзе Дуну. В его армии уже работали наши военные советники, которые обучали китайцев воевать и обращению с переданной им советской военной техникой.

Ужесточили требования к дисциплине, полностью отменили увольнительные. Дивизия готовилась к походу в Китай. Задача была вытеснить войска Чан Кайши с территории материкового Китая. Мы тоже не сидели без дела. Активно осваивали боевую технику. Летом 1948 года начались многодневные учения в тайге с боевыми стрельбами. На одном из учений присутствовал командующий 5 армией генерал-лейтенант Петр Кириллович Кошевой. Меня вызвал командир 9-го батальона  майор П. А. Комлев и сказал: «Ты ведь снайпер, мне сказал твой наставник Рыкало Федор Федорович. Сам поведешь САУ-100, потом сам сядешь в кресло наводчика и поразишь три мишени». Так я и сделал. Сам сел в кресло водителя, провел САУ-100 по сложной трассе на предельной скорости, перепрыгнул противотанковый ров. Вышел на позицию стрельбы и пересел в кресло наводчика. Тремя выстрелами точно поразил 3 мишени, в течение 3 минут. Меня вызвал комдив генерал-майор Николай Георгиевич Ставцев. Поблагодарил за отличную стрельбу, вручил почетную грамоту и дал отпуск домой на 10 дней. Я этому очень обрадовался, так как не видел мать уже почти 5 лет.

Отпуск пролетел незаметно, одна дорога заняла 8 дней в одну сторону и 8 дней обратно. Ездил я к матери в Пензу, так как её нового мужа, Федора Митрофановича Гармашова, перевели главным инженером на строительство автодороги Москва — Куйбышев. Дорогу строили в основном пленные немцы. Они же строили здание управления дорогой в Пензе на улице Горького дом 20, где в последствии жил я, моя мать, Федор Митрофанович и мой сводный брат Михаил.

Вернулся я в свою часть осенью 1948 года. За отличные успехи в боевой и политической подготовке в октябре 1948 года получил грамоту от командования и комитета ВЛКСМ части, также направили благодарственное письмо матери. Продолжалась служба и учеба. В Китае шла гражданская война и наша дивизия была в состоянии постоянной боевой готовности. Мао Цзэдун побеждал, его армии успешно продвигались на юг Китая, война все дальше отдалялась от наших границ. Наша помощь не потребовалась и в октябре 1949 года в Китае была провозглашена КНР (Китайская Народная Республика).

Но на юге была граница с Корей. После 1945 года страна была разделена по 38 параллели. На юге Кореи были американские войска и американский марионеточный режим. На севере была КНДР во главе с Ким Ир Сеном, которого поддерживал СССР и Китай. Мира там никогда не было, назревал конфликт. Руководство Дальневосточного военного округа понимало опасность соседства с новым театром военных действий.

После отпуска я на полмесяца попал в госпиталь, повредил на учениях руку. Я рассчитывал на скорую демобилизацию в 1949 году, но в мою жизнь вмешалась политика. Обострение ситуации на Корейском полуострове потребовало усиления наших войск на границе. Пришел призыв 1930 года рождения, новобранцев надо было обучить и подготовить к возможным боевым действиям.

Командир дивизии собрал всех старослужащих и поставил задачу — обучить молодых новобранцев всему, что вы умеете. И пошла опять боевая учеба, только теперь мы были не курсантами, мы были учителями и наставниками. В течение шести месяцев в 1950 году я готовил себе смену. К ноябрю 1950 года смена была готова, обучена и прошла проверку на полигонах боевыми стрельбами. В ноябре 1950 года был подписан приказ о моей демобилизации.

25 июня 1950 года началась Корейская война. Она так и не закончена по сей день (перемирие Северная и Южная Корея подписали 27 июля 1953 года).

На гражданке

Мать с Ф. М. Гармашовым переехала жить в Пензу, где Федор Митрофанович руководил строительством стратегической дороги Москва — Куйбышев. Дорогу строили пленные немцы.

В 1949 году в октябре у мамы родился второй сын Михаил от Ф. М. Гармашова. Жили они в коммунальной квартире на ул. Горького д. 20 на третьем этаже и занимали в этой трехкомнатной квартире 2 комнаты.

В этом же доме находилась центральная контора управления строительством и эксплуатацией дороги «Москва — Куйбышев».

Строительство дороги началось в январе 1942 года. Дорога была призвана послужить эвакуации высших должностных лиц Советского Правительства в Куйбышев — запасную столицу СССР. По ней также планировали перемещать сотрудников иностранных дипломатический миссий, ученых и артистов. Однако движение на всем современном протяжении магистрали открылось только в 1965 году.

Московское шоссе в Куйбышеве начало 40-х годов (источник)

В августе 1942 года в Сызрани, на улице Свердлова д. 35, было размещено вновь образованное Управление автодороги «Москва — Куйбышев» ГУШОСДОРа НКВД СССР.

Первые 150-километровые участки будущей трассы «Москва — Куйбышев» в течение осени 1942 года заключенными были уложены в Мордовской АССР и Рязанской области (от Москвы до Рязани к тому времени уже существовала асфальтированная автодорога). А вот до прокладки шоссе и тем более до строительства автомобильного моста в районе Сызрани в 1942—1943 годах дело так и не дошло.

Пензенский участок военной дороги Москва — Куйбышев

В 1944 году во вновь построенном в 1941 г. здании школы рядом со строящейся ТЭЦ-1 располагается контора, строящейся автодороги «Москва — Куйбышев» и деревянного моста через Суру. Строительство моста через Суру и автодороги «Москва – Куйбышев» вели пленные немцы. Солдаты, которые их охраняли, жили в здании школы, а офицеры расположились на квартирах у жителей поселка.

Управление автомобильной дороги (Упрдор) Москва — Куйбышев было восстановлено приказом Народного Комиссара внутренних дел Союза СССР № 060 от 19 февраля 1946 г. с обслуживанием автодороги Москва — Куйбышев на участке от г. Рязани до г. Куйбышева, протяженностью 886 км. Дорога была построена в период 1946—1947 годах по параметрам IV—V технических категорий. И лишь в 1954—1967 годах с ростом интенсивности движения была реконструирована и доведена до нормативов дорог III технической категории. В процессе реконструкции перестраивались и искусственные сооружения, с частичным исправлением геометрических параметров в плане и продольном профиле, обходом ряда населенных пунктов, в том числе г. Рязани, Н. Ломова, р.п. Мокшана, г. Пензы, г. Кузнецка, г. Сызрани.

Военнопленные в Пензенской области на строительстве дороги Москва — Куйбышев

Первые иностранные военнопленные появились на территории Пензенской области еще в ходе Великой Отечественной войны. Приказом НКВД СССР от 9 апреля 1943 г. был создан Мокшанский лагерь №163 вместимостью до 5000 человек. В дальнейшем на пензенской земле было сформировано еще несколько учреждений для военнопленных, самым крупным из которых был лагерь №399.

Лагерь был организован на основании приказа НКВД СССР от 27 июля 1945 г. Он создавался на материальной базе и взамен расформированного исправительно-трудового лагеря заключенных, обслуживающего Строительство №1 ГУШОСДОРа МВД СССР. В конце 1945 г. на укомплектование лагеря был обращен дислоцированный в г. Пензе лагерь военнопленных №161, а в январе 1946 г. — перемещенный из г. Ландеберга фронтовой лагерь №43. Всего в лагере №399 было не менее 13000 пленных.

Лагерь №399 должен был обеспечить рабочей силой Строительство №1, работавшее на постройке автомагистрали «Москва — Куйбышев». В 1947 г. на лагерь была дополнительно возложена задача сооружения подъездных путей к нефтепромыслам в районе Жигулевских гор. Основная масса пленных использовалась на дорожных работах, а также на подсобно-вспомогательных производствах: добыче каменных материалов, бойке щебня, заготовке деловой древесины, ремонте автотранспорта и строймеханизмов, перевозке различных грузов.

В 1949—1950 гг. немецкими военнопленными было построено здание управления дорогой «Москва — Куйбышев» на ул. Горького д. 20.

Квартира располагалась на третьем этаже (крайние 3 окна по фасаду и одно окно с торца здания)

Квартира располагалась на третьем этаже (крайние 3 окна по фасаду и одно окно с торца здания).

В первый период с 1944 по 1945 гг. все строительные работы производились вручную (рытьё котлованов, отсыпка корыта дороги, засыпка песком и щебнем, трамбовка). После 1945 года стала появляться специальная строительная  техника немецкого производства, поступившая из Германии по репарации. Стали применяться экскаваторы, бульдозеры, грейдеры, дорожные катки, самосвалы ОПЕЛЬ, асфальтоукладчики. Работали на этой технике те же немецкие военнопленные.

Ф. М. Гармашов рассказывал о работе немецких военнопленных на строительстве дороги. Характерным эпизодом использования на строительстве дороги немецких военнопленных является отношение этих людей к работе. Бригада военнопленных осуществляет укладку асфальта. Асфальт изготавливается на асфальтобетонном заводе. От завода до места укладки асфальт доставлялся на самосвале. Бригадир военнопленных на асфальтоукладчике замеряет температуру асфальта с помощью термометра прямо в кузове самосвала. Если температура асфальта ниже определенного уровня, то асфальт возвращался на завод. Качество прежде всего! Немецкое отношение к работе.

Вот так это тогда выглядело в натуре. Работа асфольтоукладчика в г. Гродно (источник)

Фотография укладки асфальта на улицах Пензы того периода

Учеба в железнодорожном техникуме

Рассчитывать на какую-либо квалифицированную работу я не мог. Мне было 24 года, у меня за плечами было 8 классов школы и никакого опыта работы на гражданке. Зато я умел отлично водить танк, стелять и ориентироваться в тайге и ещё много других знаний и умений, необходимых солдату.

Надо было получить гражданскую специальность. Но для того чтобы поступить хотя бы в техникум надо было окончить среднюю школу. То есть надо было отучится в школе два года (9 и 10 классы). С 1951 года я начал учится в вечерней школе. В 1953 году я закончил среднюю школу и получил аттестат.

В 1954 году я поступил в Пензенский железнодорожный техникум на факультет техников-строителей систем водоснабжения. Учеба в техникуме сочеталась с работой в комсомольской организации техникума. Я активно участвовал и в спортивной жизни техникума. Участвовал в соревнованиях по пулевой стрельбе.

В 1957 году я закончил техникум, получил диплом «Техника-строителя систем водоснабжения».

Женитьба

В 1956 году мне исполнилось 30 лет.

Фото 1956 года

Брат мамы Михаил Яковлевич Бурый работал заместителем главного технолога на заводе «Красный металлист» в Конотопе. У него в отделе инженером-конструктором по оснастке работала Варвара Федоровна Кочура.

Михаил Яковлевич познакомил меня в ней. В январе 1957 года мы расписались.

Фото 17 января 1957 года после свадьбы

В августе 1957 года Варя уволилась с завода в г. Конотопе и переехала в Пензу.

Первое время жили у матери на улице Горького д. 20 и занимали одну  комнату.

В 1958 году родился сын Игорь. В 1960 году получили свою первую отдельную двухкомнатную квартиру в пятиэтажном доме по улице Плеханова д. 45.

1954 год. Встречаем праздник с соседями по дому 20 ул. Горького, в верхнем ряду крайняя слева А. Я. Волохова, крайний справа В. А. Волохов, в первом ряду второй слева Борис Мартынов — однополчанин отца.

Работа в газовой отрасли

Председателем Совета Министров СССР Сталиным И.В. от 10 июля 1948 года подписано распоряжение №9268 о том, что Совету Министров РСФСР поручено организовать в системе Министерства коммунального хозяйства РСФСР Главное управление по газификации городов РСФСР («Главгаз»). При создании Главгаза в его состав вошли республиканские, краевые и областные предприятия и организации газового хозяйства.

«Главгаз» осуществлял руководство газификацией в городах, поселках и сельских населенных пунктах. Принимал непосредственное участие в разработке пятилетних и годовых планов газификации, в решении научно-технических, производственных, организационных и финансовых вопросов. Организовывал информационное обеспечение предприятий, обучение руководителей, специалистов и рабочих, снабжения газовых хозяйств оборудованием и материалами.

7 мая 1952 года распоряжением 10802-р в составе МЖКХ РСФСР образован Республиканский трест «Орггаз» по организации, наладке и регулировке промышленного и внутридомового газового оборудования и оказанию технической помощи газовому хозяйству городов РСФСР.

Решение о создании газового хозяйства в Пензенской области было принято в январе 1957 года. До этого года в области не было организации, способной решать вопросы газификации городов, райцентров и других населённых пунктов, а также вопросы эксплуатации газового оборудования.

Распоряжением исполкома Ленинского районного Совета г. Пензы за №8 от 7 февраля 1957 года для размещения дирекции строящегося газового хозяйства была выделена комната, площадью 10 м2 в доме № 84 по улице Московской.

8 января 1958 года исполком областного Совета принял распоряжение № 13 о реорганизации дирекции в контору по эксплуатации газового хозяйства «Пензагоргаз» со штатом 12 человек.

Позднее, в 1959 году, в связи со значительным ростом газификации в городе Пензе и для решения вопросов подготовки к приёму природного газа, исполком областного Совета ещё раз реорганизовал газовое хозяйство, создав трест «Пензаоблгаз» — для решения вопросов газификации и эксплуатации газового хозяйства в областном центре и области.

Газификация Пензы и области началась на сжиженном газе. Для этой цели в 1957 году было начато и в 1959 году закончено строительство Пензенской газонаполнительной станции мощностью 15 тысяч тонн сжиженного газа в год.

Я в это время закончил техникум и прошел стажировку в г. Горловка в Донбассе по специализации «Газовое хозяйство и строительство газопроводов». В Пензе начиналась газификация города и области. Меня пригласили на работу в только что созданную организацию трест «Пензаоблгаз».

Газификация  Пензенской области на природном газе началась в 1960 году. В этом году Министерством газовой промышленности СССР было закончено строительство магистрального газопровода Саратов — Горький — Череповец протяженностью 606 километров. В декабре месяце этого года были введены в эксплуатацию газопровод – отвод и ГРС – 1 в городе Пенза и был впервые зажжен факел природного газа.

Первый городской распределительный газопровод среднего давления от  ГРС–1 до микрорайона Западная поляна протяженностью 3 километра был построен строительным управлением №1 треста «Татнефтепроводстрой» и введен в эксплуатацию 8 июня 1961 года, а всего в этом году в областном центре было построено и введено в эксплуатацию 17,8 километров городских и распределительных газопроводов.

Одновременно со строительством городских газораспределительных газопроводов, промышленные и коммунально–бытовые предприятия вели подготовительные работы по приему природного газа. Уже через четыре года, в 1965 году, в городе Пензе было построено и введено в эксплуатацию 56 километров распределительных газопроводов. Промышленными и коммунально–бытовыми потребителями, отопительными котельными и населением было реализовано 103 миллиона кубометров природного газа.

Строительством газопроводов среднего и низкого давления занимался отец.

В 1960 году отец получил двухкомнатную квартиру в новом доме на ул. Плеханова д. 45. Наша семья туда переехала.

1962 год

Первыми крупными потребителями природного газа в области стали заводы «Химмаш», «Дизельный», «Пензмаш» и другие. Крупными потребителями на селе совхозы «Рассвет», «Пятилетка», «Большевик», «Чапаевский», «Башмаковский». Во всех работах по газификации непосредственное участие принимал коллектив производственного участка, где прорабом работал отец.

Летом 1962 года Варвара Федоровна получила диплом инженера в заочном Московском Машиностроительном институте и в 1963 году  устроилась работать  в Пензенский филиал ВНИТИПрибор инженером в технологический отдел.

Летом 1963 года мы всей семьей отправились на юг к Черному морю.

Жили по простому в сарайчике с раскладушками. Ходили купаться на море, обедали в столовых. Покупали сосиски и варили их на керосинке во дворе.

Путешествовали на автобусах и электричках по всему побережью от Сухуми до Сочи.

• 1963 год июль г. Адлер на пляже и в дендрарии в г. Сочи, Игорю 5 лет
• 
• 

Семья наша выросла на одного человека, в 1964 году 28 мая родилась Татьяна.

На этом снимке ноябрь 1964 года, Татьяне 6 месяцев.

В 1966 году я и отец повторили наше путешествие к Черному морю.

1966 год. Сочи

1967 год. Мама с Таней

Необходимо сказать о том, что в это время наша семья активно осваивала свой новый дачный участок в дачном поселке Барковка.

1967 год лето, отец, Игорь и Таня на Барковке

1968 год, отец, Игорь и Таня на Барковке, семейный обед

1970 год

Отца посылали на самые ответственные участки в работе. В 1970 году  к 100-летию В. И. Ленина в Ульяновске создавался Мемориальный комплекс Ульяновых. Отца послали обеспечить газоснабжение котельной для Мемориала. Работа была ответственная, курировалась ЦК КПСС и Правительством СССР. За успешное выполнение задания отец был награжден правительственной наградой — Медалью к 100-летию В.И. Ленина.

Напряженная работа, постоянные командировки, отсутствие регулярного горячего питания и наследие голодного детства во время войны привели к ухудшению здоровья отца. У него обнаружили язву желудка. Врачи порекомендовали ему санаторное лечения. Отец неоднократно ездил лечится на Кавказские Минеральные воды, в Миргород Полтавской обл.

1970 г. В санатории «Миргород»

1973 год. г. Кисловодск. В санатории

1974 год. Г. Пятигорск, санаторий «Тарханы»

Отец всегда поддерживал связи со своими родными, где бы они не жили.

1964 год. г. Пенза. Семья Волоховых и семья Гармашовых

1966 год. Волоховы и Сергей Сычёв на Красной площади. Сергей Сычёв сын наших друзей из Малаховки в Подмосковье

1962 г. Лето в Малаховке, с семьей Сычёвых, Екатериной и Сергеем

В августе 1976 года умерла А.Я. Бурая (Волохова, Гармашова).

1977 год. Г. Конотоп Сумской обл. В верхнем ряду Георгий Михайлович Подовинников (двоюродный брат отца сын Марии Яковлевны Подовинниковой (Бурой), это сестра А. Я. Волоховой), В. А. Волохов, Юрий Михайлович Бурый (сын Михаила Яковлевича Бурого, это брат А. Я. Волоховой (Бурой)), Тимофей Силыч Картель (муж Анны Ивановны, вдовы М. Я. Бурого). Сидят Надя Шелепина, Алла жена Ю. М. Бурого, Анна Ивановна Бурая (вдова М. Я. Бурого)

• 1978 год. В гостях у Г.М. Подовинникова, Рига
• 
• 
• 

1979 год г. Рыльск, Курской обл. У родного дома

Как правило во всех поездках отца сопровождал я, Игорь Волохов. Он сам или делал фотографии и знакомился с родственниками и близкими отца.

О фотографиях надо сказать отдельно. Отец всегда увлекался фотографией, этому он обучил и увлек меня, в будущем мне это очень пригодилось в моей работе. Первым фотоаппаратом отца была «Смена». В 1966 году, к его сорокалетию, семья Филюниных подарила отцу очень хорошую по тем временам зеркальную фотокамеру Красногорского ОМЗ «Зенит-3М». С этой камерой он буквально не расставался. Фотографировал везде, где бывал сам или мы бывали с ним. Большинство снимков в этой книге сделано именно этой камерой.

В апреле 1976 года отец впервые выехал за границу, в Болгарию. История этой поездки весьма примечательна. Начну издалека.

По решению от 1975 года Генерального штаба стран Варшавского договора в Болгарии в местечках Карлово и Ловечь развертывались три ракетные бригады оперативно-тактических ракетных комплексов (ОТР), которые были вооружёны новейшими тогда ракетами: 46-я и 66-я бригады — ОТР 9К72 «Эльбрус», 76-я бригада — ОТР 9К714 «Ока». Для обеспечения работы материально-технических баз этих бригад необходимо было подготовить инфраструктуру (дороги, электроснабжение, газопровод). Газопровод среднего давления строили военные, но опыта у них было мало, поэтому привлекали гражданских специалистов. Как рассказывал позже отец, зимой 1975—76 гг. его вызвали в Москву в центральную контору ССМУ «Росгазспецстрой» к её руководителю, будущему премьер-министру Российской Федерации, Черномырдину В.С. Там ему была поставлена задача прибыть в Болгарию и как опытному прорабу проверить работу военных строителей.

Почему отцу доверили столь ответственную работу. Наверное потому, что всю свою жизнь и в армии и после он посвятил укреплению обороноспособности СССР.

Его трудом и его усилиями были газифицированы такие важные для обороны страны объекты как приборостроительный завод в г. Заречном, заводы ЗИФ, Радиозавод, завод ВЭМ, ведущие оборонные НИИ в г. Пензе, Пункт стратегического командования РВСН под Кузнецком,

Формально отцу дали в апреле 1976 года отпуск и путевку в Болгарский санаторий «Аугуста Хисаря» под Пловдивом. Была сформирована группа туристов из Пензы, куда включили и отца.

Этот курорт в Болгарии знаменит по всей Европе. Ещё во времена древнеримской империи здесь лечились, остались развалины римских построек.

1976 г., апрель, Болгария. Группа отдыхающих из Пензы в санатории Аугуста Хисария под Пловдивом. Отец второй справа

Отец продолжал работать в ССМУ «Росгазспецстрой» и в 1980 году был назначен начальником участка.

Язва, которая мучила его всю жизнь была вылечена народными средствами. Бывая в командировках по всей Пензенской области отец встретил опытного народного лечителя, который посоветовал ему лечится настоем тысячелистника.

Летом, когда зацветал тысячелистник мы собирали его соцветия в окрестностях Барковки. Отец их сушил и потом весь год заваривал в термосе. Термос носил с собой и регулярно по часам выпивал этот настой небольшими порциями. Результат превзошел все ожидания. За 2 года язва полностью затянулась. Отец смог перейти со строгой диеты язвенника на нормальную еду.

Главным местом отдыха семьи всегда была дача на Барковке. Отец очень любил это место ухаживал за садом. Сам и с нашей помощью строил и поддерживал в нормальном состоянии дачный домик.

1973 г. Дачный поселок Барковка. Семья Татаринцевых с сыновьями, Варара Федоровна, Таня и Игорь

1978 год. Дачный поселок Барковка под Пензой Вся семья Волоховых, Татьяна, Игорь, мама и отец

1980 год. Дачный поселок Барковка. Возле домика с женой

Жизнь продолжалась и в 1986 году отцу исполнилось 60 лет. Пора было подумать о пенсии. Пора было подвести некоторые итоги долгого и сложного жизненного пути.

Зрелость

Отец никогда не жалел о своем прошлом. Но вспоминал свою жизнь до войны, во время войны и после с неохотой. Пожалую только два три раза мне удалось услышать от него рассказ о его прошлой жизни. В основном эти воспоминания происходили либо за столом в День Победы, либо при встрече с родственниками. Эти воспоминания под некоторым нажимом со стороны мамы он началь писать уже будучи на пенсии и закончил их периодом свадьбы с мамой. Дальнейшие воспоминания об отце я получал либо от мамы, либо от кого-нибудь из близких родственников (Подовинников Г. М., Бурые).

К пенсии у отца была богатая коллекция заслуженных правительственных наград:

• Орден «Знак почета»
• Орден Отечественная война 2 степени 1995 г.
• Медали:
• «За подеду над Японией» 1945 г.
• «30-лет Советской Армии» 1948 г.
• «Юбилейная медаль 20 лет Победы в ВОВ» 1965 г.
• «Юбилейная медаль к 100-летию В.И. Ленина» 1970 г.
• «Юбилейная медаль 40 лет Победы в ВОВ» 1985 г.
• «Юбилейная медаль 70 лет Советской Армии» 1988 г.
• «Юбилейная медаль 50 лет Победы в ВОВ» 1995 г.
• «Медаль к 100-летию Г.К. Жукова» 1995 г.
• «Юбилейная медаль 60 лет Победы в ВОВ» 2005 г.
• «Ветеран труда»

Отец всегда 9 мая на День Победы ходил к Памятнику на проспекте Победы. Кстати Вечный огонь там горит до сих пор благодаря отцу. Он в 1974 году спроектировал систему подачи газа к Вечному огню и под его руководством она была построена в 1975 г.

9 мая 1990 года. на праздновании Дня Победы

1995 год. 9 мая Празднование 50-летия Победы

В 1995 году отцу дали орден Отечественной войны  как участнику Великой Отечественной войны и «Юбилейную медаль 50 лет Победы в ВОВ», а также «Медаль к 100-летию Г. К. Жукова».

2002 год. 9 мая с Варварой Федоровной

Июнь 2003 года. В последний раз приехал гость с Украины Юрий Михайлович Бурый. Собралась вся семья

Апрель 2004 года. Это последняя прижизненная фотография

В 2004 году он серьёзно заболел, у него начались проблемы в почками и памятью. Он перенес полостную операцию на почках по извлечению камней, но  состояние его только ухудшалось. Если он уходил из дома, то не мог вернутся назад, всё забывал.

15 ноября 2005 года отца не стало.

Похороны Валериана Алексеевича Волохова.

Отец похоронен на Новозападном кладбище.